Вопрос 3197: 18 т. Было ли у Вас так, что Вы к кому-то обращались с просьбой о помощи, а Вам не только не дали, а ещё и обругали? Какое чувство тогда внутри и как тогда молиться за такого человека?

Ответ: У меня не было ни разу, а слышал про таких и вполне могу их состояние представить. Дело в том, что я не священник и потому менее уязвим. Проработал всю жизнь на стройке, биография незапятнана крохоборством,  жадностью поповской. Денег никогда не прошу, не считая, как иногда на издание книг, а обычно прошу для лагеря разных продуктов в грубом виде, не шоколадок. Прошу и некондиционное, как обувь, одежду. Притом, тут же выписываю прошение на бланке, с нашими реквизитами и выписываю благодарность, приглашаю к нам в гости. Стараюсь чем-то одарить, потом ещё пришлю им приглашение на наши торжества, приглашение на занятия, подарю книги, газеты, материалы местной печати про нас.  Я очень щепетилен в этом и сразу говорю, что если дающий подозревает, что я куда-то не туда дену его дары, то я брать не буду, пока не будет полного доверия к нам. Обычно такие люди особенно щедры бывают, когда наведут о нас справки, если до этого нас не знали. У меня мало новых знакомых спонсоров. Обычно я иду по тем же, кто уже не раз помогал, и они это делают весьма охотно и радушно, сами деже и привозят в Потеряевку за 150 км. Когда у меня остаются продукты, я их раздаю немощным здесь или рядом, а благодетелям о том тут же и сообщаю, сказав, что часть оставил в городе для себя и для обслуги (мука, крупа, масло растительное, соль, макароны). Таких помогающих не более 7.  И сбор-ясак подобный делаю в течение последней недели перед заездом в лагерь. Потом же в течение года больше нигде не высовываюсь, ибо знаю, что за всё придётся отвечать перед Богом. Деян.20:35 – “Во всём показал я вам, что, так трудясь, надобно поддерживать слабых и памятовать слова Господа Иисуса, ибо Он Сам сказал: «блаженнее давать, нежели принимать»”. Если мне отказывают, ссылаясь на неблагоприятные обстоятельства, я всегда благодарю не менее искренне, чем когда дают. Случалось, что когда я уже выхожу, тот хозяин кричит: “Куда же Вы? Я же не отказал, я сейчас!” Обычно прихожу по чьей-то наводке от знакомых и на них ссылаюсь.  А то через администрацию районную, а те куда надо звонят, потом мне сообщают и из их кабинета уже привезённое забираю, или с братьями еду по указанным адресам. Помню, в одном магазине, торгующем  автопокрышками и прочим, секретарша не пропускала, а потом вышел хозяин, молодой, статный, посмотрел на нас с сестрой и отвернулся. Я вышел, а на душе как-то неспокойно стало. Прошло совсем немного времени и приводившая туда Надя Суханова вдруг звонит:  “А тот высокий  мужчина внезапно умер”. Как-то тяжело стало, как будто я в чём-то виноват. Если хотите, то на эту тему прочту рассказ “Слёзы”.

 “Очень тяжело двигалось строительство каменного храма. Сколько было искушений, скорбей и нестроений! Причин, по которым стройка не двигалась, было много, но основная – это, конечно же, нехватка денег. Однажды Николай – мой первый помощник по строительству и алтарник – молодой мужик, молчаливый и богобоязненный, сказал, что его родной брат Анатолий, градоначальник нашего города, хочет встретиться со мной и поговорить. Я, зная его благочестивую матушку, а также труды и усердие самого Николая, наивно подумал, что его родной брат сможет помочь нам в строительном деле и хочет, видимо, дать нам для этого денег. И так, благодушно настроенный, я прибыл в назначенное мне время в казённый дом, на фронтоне которого развевался государственный флаг. В приёмной секретаря не оказалось, и через широко раскрытую дверь я вошёл в огромный кабинет начальника. Пройдя кабинет, размером со школьный спортзал, я подошёл к комнате отдыха. На столике у окна стояли несколько початых бутылок водки и пива, а на тарелках лежали крупно накромсанные ломти сала, колбасы и хлеба. Сам хозяин кабинета -  Анатолий – мужчина средних лет, более чем крупной комплекции , с бритой налысо головой и свекольного цвета лицом, пил водку со своим  помощником по финансовой части по фамилии Фуцман. Я поздоровался, попросил разрешения войти и сел рядом с ними на предложенный мне стул. Однако разговор пошёл совсем не так, как мне представлялось.

 “Вот ты, поп, пришёл ко мне просить денег, – начал говорить Анатолий, – а я денег тебе не дам. Я   считаю, что все вы – попы – жулики, мракобесы, толкаете людей в средневековье, голову дурите, мешаете людям жить и жизни радоваться. Ну, ладно, мать моя - старая дура - молится с утра до вечера, ладаном всю квартиру свою провоняла, не продохнуть. Но так и  Колька, брательник мой, по её стопам пошёл, кроме Бога ни о чём говорить не хочет. Ему надо, пока молодой, с бабами гулять, водку пить, пока здоровье позволяет. А он что?…  Я тут ему место подыскал хлебное – ничего делать не надо – коммерсантов контролировать и гонять, чтобы те не наглели и деньги мне во-время платили, так  Колька отказался, не хочу, говорит, людей мучить, грязные деньги в руки брать. Вот как! Работать подо мной не хочет, а на стройку церкви, значит, денег дай. Слушай внимательно, попик, что я тебе скажу: перестань ты людям морочить голову со своим Богом, а не то, - он сжал свою ладонь в кулак, размером с небольшой арбуз, - я тебя так жиману, плевка мокрого не останется. Понял? Ведь ты и сам-то, небось, в Бога не веришь. Делаешь вид только, рясу носишь - ишь, Иисус Христос выискался. А на самом деле, ты актёр-неудачник из погорелого театра. Тебе всё это нужно, чтобы людей обирать, наживаться. Вымогать последние копейки у старух.  Что я вас мошенников, не знаю, что ли? Все вы пьяницы и бездельники, работать не хотите,  дурью маетесь. Вы, попы, нарост на теле трудового народа. Вас надо срывать лопатой, а на этом месте создавать что-нибудь полезное для людей: дискотеку, ресторан или чего другое. А если ничего не подвернётся – то лучше уж пустырь будет растоптанный, лишь бы вас не видеть и не слышать вашу брехню. Короче, если я узнаю, что Колька у тебя там опять крутится – пришлю к тебе своих пацанов, они тебе руки-ноги арматурой переломают, инвалидом сделают. Если не поймёшь по-хорошему. А теперь, поп, давай, садись ближе к столу, выпьем с тобой по стакану, да и закончим наш разговор”. Анатолий схватил бутылку водки и опрокинул её в стакан так, что горлышко звякнуло об донце стакана. Ловко налил до краев. “Бери, пей...”. “Благодарствую за угощение, но я не потребляю”. 

  Как я вышел из кабинета и добрался домой, не помню. Казалось, что ещё немного, и я сойду с ума или умру. Предметы расплывались перед глазами и я не понимал, что со мной происходит. Мне было невыносимо обидно и горько, что меня, Божьего иерея, так обесчестили, унизили, оплевали. Надругались над моей верой. Я упал перед иконой Спасителя на колени и стал молиться. “Меня гнали и вас будут гнать”, - вспомнил я слова Христа и, кажется, понял их смысл. Я стал молиться словами Иисуса  “прости им, Господи, ибо не ведают, что творят”, пытаясь преодолеть возникшее к Анатолию чувство отвращения и жгучей ненависти. Умом я понимал, что нужно поступить по-христиански, – простить Анатолия, пожалеть его, в духовной темноте сущего. Но жажда мести, как лесной пожар, охватила меня, и я ничего не смог с собой поделать. Уста мои  шептали слова молитвы: “Спаси, Господи, и помилуй ненавидящих, обидящих меня, и творящих мне пакости, и не остави их погибнуть меня ради, грешного”, а в сердце бушевали огнём совсем другие мысли  и желания.

 “Господи, - взывало моё нутро, – почему Ты не заступился за меня, Своего иерея? Зачем Ты позволил ему так поругаться надо мной и верой христианской?  Почему Ты не оторвал  ему голову и не выбросил её вместе с поганым языком? Почему не рассадил ему чрево, не обратил его в камень или в жабу?” Незаметно для себя я начал, в своём безумии, роптать на самого Господа и на Его Божию  волю, чуть ли не обвиняя Его, Владыку вселенной, в пособничестве Анатолию!!!  Я захотел плакать, понимая, что слёзы облегчат меня и приблизят к Господу, но слёз не было, как я не тужился их вызвать, и с того момента душа моя закаменела. Я забыл в тот час: “Мне отмщение и  Я воздам”. Так прошло несколько однообразных томительных дней. Я старался не вспоминать своего посещения Анатолия, но молился о его здравии, хотя ретивое и неуемное моё сердце ждало и алкало ужасных известий о нём, ибо я был уверен – безнаказанными такие дела не остаются. Примерно через две недели после описываемого события рано утром ко мне пришёл мрачный  Николай и сообщил, что Анатолия хватил удар, – кровоизлияние в мозг, инсульт.  Его парализовало: обе ноги и левая часть тела отнялись у него, и язык тоже отнялся.  Наши врачи не знают, как его лечить, и администрация собирается отправить Анатолия на лечение в Германию.  Я не испытал злорадства или мрачного удовлетворения от этого известия – в моём  сердце была мёртвая пустота. Минуло с полгода. Отдалённо я слышал, что Анатолия в Германии подлечили,  и он находится в нашей областной больнице. Николай несколько раз просил меня навестить в больнице Анатолия, поддержать его. Легко сказать – поддержи. А меня только от одного имени  Анатолия с души воротит..  (Анатолий вышел на работу, стал ездить по своему кабинету в инвалидной электроколяске из Германии, стоимостью как неновые “Жигули”.  В прощёное воскресеиье я к нему не пошёл. И на светлой неделе попросили причастить бабушку, живущую рядом с администрацией).

Николай, который был со мной в тот день, мягко напомнил, что его брат Анатолий сегодня на работе и ожидает меня к себе.    “Что же, – подумал я, – видно такова Божия воля. Нужно идти». В священнических ризах, не переоблачаясь, я вошел в казённый дом.  У постового милиционера при виде священника с крестом от удивления отвисла челюсть, и он сделал слабое движение правой рукой к фуражке, словно хотел мне, как начальнику отдать честь. Бесы, преизобилующие в этом месте,  громко пища, разлетелись по разным сторонам и попрятались по углам и за статую некогда могучего лысого вождя с козлиной бородкой. Я беспрепятственно  прошёл в уже известный мне кабинет городского главы. За длинным столом горячо совещался актив. Увидев священника, крик и гам прекратился. Все повернулись и воззрели на меня. Я прямиком подошёл к Анатолию, поздоровался с ним и спросил: “Чего сидишь? Вставай, похристосуемся, Христос воскрес!” Я не узнал Анатолия, если бы встретил его на улице – так он исхудал и подурнел.  По виду – глубокий старик. Только по председательскому креслу во главе стола заседаний я и опознал его. “Так, батюшка, Вы разве не знаете?  Меня парализовало, я даже встать самостоятельно не могу”.  “Ничего, я тебе помогу, – я взял его подмышки, потянул вверх, поднял его до своего уровня, перехватился поудобней, трижды поцеловал его в щеки: “Христос воскресе!”.  “Воистину воскресе!” – слабым шепотом прошелестело мне в ответ. “Батюшка, прости меня, я обидел тогда Вас…”. Я ощутил, что железобетонная плотина моей гордыни, эта крепость и твердыня рушится под напором слёз. “Бог нас простит”. Я держал его в своих объятиях и, с непонятным мне дерзновением и упорством, стал сжимать его со всей своей силой, без конца лишь взывая: “Господи, Иисусе Христе, спаси. Пресвятая Богородиде – помоги…”.  Подступили  и закипели на глазах слёзы. Не в силах больше сдерживаться, я начал плакать, не ослабляя объятий. Слёзы катились градом. Анатолий тоже начал плакать от накрывшей нас обоих благодати явного присутствия Небесных сил. Вдруг я ощутил, что у него в груди, под давлением моих рук, что-то громко хрустнуло. Я разжал руки и Анатолий, потеряв поддержку, хотел было опуститься в кресло, но промахнулся. Стараясь не упасть, он сделал шаг назад, замахал руками, как неопытный канатоходец, затем, чтобы удержаться, сделал ещё один шаг, затем ещё шаг, и ещё, ещё – пятясь вокруг стола задом наперёд. Тут люди повскакивали, загалдели и обступили Анатолия плотным кольцом и  я, не привлекая к себе внимания, вышел на вольный воздух.

 На Духов день, когда я в грязной строительной робе бегал вокруг котлована, к нам во двор по непролазной грязи въехала чёрная машина. Из неё вышел Анатолий со своим  Фуцманом и, тяжело опираясь на трость, чуть подволакивая левую ногу, двинулся ко мне. “Батюшка, сколько денег  вам нужно для строительства храма?”  “25.000, - говорю, – смета у меня давно посчитана”. Обращаясь к  Фуцману, Анатолий сказал: “Дашь 100.000”.  “Но...» - начал было возражать  Фуцман. “Никаких “но”, – оборвал его хозяин. В четыре раза больше дал, чем я просил.   Как библейский Закхей. И  я так думаю, что в тот же день пришло спасение всему его дому, ибо Иисус Христос для того и пришёл, чтобы взыскать и спасти погибшее”. Мирослав Гришин. Москва, 2006 г. Иоан.11:4 – “Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через неё Сын Божий”. Откр.21:4 – “И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло”.

 

Первые уроки доброты

Неполезны, если Бога нет,

Если, то есть, мы – слепцы-кроты,

То на человечность вовсе нет примет.

       Если мы здесь сами по себе,

       Только видимое что-то означает,

       Значит, жри, дави, слабейших бей,

       Запивай тот фарш кровавым чаем.

Смогут ли до вечера дожить

Даже двое, не спихнут ли к краю,

Не сверкнут ли в полночи ножи,

Авеля почтит ли старший Каин?

       Господи, да дай же им понять,

       Коммунистам – порожденью Маркса,

       Дважды два четыре, а не пять –

       Без Христа не жизнь – сплошная клякса.

Что же натворили без Христа,

Без малейшей веры в Божий Суд:

Дочь на мать, сыночки на отца,

Пьянство, воровство и всюду блуд.

       При безбожье не найдутся вожжи,

       Слёжки  и доносы и  на самых близких,

       Трупами Союз был унавожен,

       Ради блага – чечевичной миски.

Бога нет и преступлений нет,

Ни за что тогда не отвечать;

Подтверждают это сотни лет,

Что на них антихриста печать.

       Совесть выжжена от молодых ногтей,

       Душу изнасиловали звери;

       Бродит призрак, из микробов тень,

       Нет страшней и тягостней потери.

Слушайте, страдальцы-мертвецы,

Иисус зовёт пред Ним склониться.

Не давайте же себя прельстить

Демону, вознесшемуся низко.  06.08.06. ИгЛа