опрос 2714:
12 т. Если нынешние люди не понимают богослужения, то как могли понимать в
прошлые века? Или так и воображали, что что-то понимают в этой шифровке?
Ответ: Многие и раньше уже понимали, что богослужение есть
тайна великая и неразгаданная. Умышленно создавали такую тайну и на этом всё
только и строится и проигрывается.
«Учение о богослужении, как
предмет преподавания.
В ряду всех предметов
школьного обучения учение о богослужении наиболее требует наглядно-конкретного
метода, показательных уроков, своего рода экспериментов. Богослужение – душа
религии, ее живое выражение, наиболее
трогающее сердца, изумительно крепко укореняющееся в людях. Языческие обычаи,
свято хранящиеся даже интеллигенцией, - несомненное доказательство этому. В
православном богослужении - общение с Богом, величайшее Таинство Евхаристии,
связующее человека с миром горним... В богослужении – красота, пластическая,
жизненная... и потому наиболее популярная. И рядом с этим приходится
констатировать, что обучение этой науке в средней школе представляет сухую,
безрадостную пустыню, в которой ни капли росы или освежающего душу благоухания.
Так что иногда ни слова не поймёшь.
Жалуются на катихизис. Видно, не заглядывали никогда в книжки,
трактующие о богослужении... В последнее время появилось ещё несколько книжек.
Думалось – в новых повеет духом иным. Но после этой надежды лишь горше было
разочаровываться.
Ко мне подходят два малыша
– гимназисты третьеклассники с книжкою о богослужения с просьбою разъяснить им урок. Беру – и
каждый раз смущаюсь: что же я стану объяснять им, когда здесь нечего объяснять:
всё слишком просто, мёртво для объяснений? Эти-то вопросы и навели меня на
предлагаемые размышления. Изумительно, прежде всего, расположение частей курса.
Какая-то анатомия богослужения: всё схоластически расчленено до того, что
становится нестерпимо больно от этой мелочной классификации, мучительной
терминологии с ещё более мучительными объяснениями. На своём месте, где
данная принадлежность имеет употребление, она запомнилась бы красочно,
ярко. В реестре, какими начинаются книжки о богослужении, ярки только
пояснения. „Храмы строятся в виде креста, круга, корабля, звезды». Укажите, о,
законоучители, такие храмы, которые без натяжки подходили бы под эти символы. И
ответьте на вопрос ребёнка, какой вид имеет Казанский собор в Петрограде, и что
этот вид символизирует... Символы, символы... Какая глубина в символе реальном,
действительно ощущаемом! „Аль креста на тебе нет? Чай, хрестьянин тоже», -
укоряет собрата наш крестьянин, и в этом такая глубина понимания символа! Но
умножать символы – значит вводить чуть не кощунственный элемент в святыни.
„Амвон знаменует камень, отваленный от гроба, с которого Ангел возвестил
мироносицам о воскресении И. Христа». А количество куполов на храмах! Неужели в
самом деле в этом тоже есть символ? Что же означает храм с 22 или 24 главами, о
существовании коих могут узнать ученики?
Да простит мне один из выдающихся и,
несомненно, благоговейных литургистов - профессоров академии, что я вспоминаю
его слова: «Если свеча, предносимая пред Евангелием на малом входе, означает
Иоанна Крестителя, то позволительно спросить, что или кого означает свещеносец,
и рука его, в которой он несёт свечу?»
Символизм в богослужении –
великая святыня, и применять её, куда попало, нельзя. Такой авторитетный
учёный, как проф. А. А. Дмитриевский, указывает на необходимость очищения
нашего учения о богослужении от ненужных истолкований в символическом смысле
того, что создавалось историческими условиями, как случайность, и имело в своё
время исключительно практическое значение. Этим только углубится понимание
подлинно символических элементов, и самое понятие символа получит более
серьёзный характер.
Все эти речи о принадлежностях богослужения
напоминают мне то же, как если бы кто вздумал ознакомить учащихся ранее
знакомства с Пушкиным с селом Михайловским, с Царскосельским лицеем и т. под.
Всё это легко и сердечно запоминается, когда связывается с переживаниями,
сопровождается живыми опытами. Иначе всё сводится к каталогу, хотя бы и иллюстрированному.
Конкретный характер часто пытаются придать учению о богослужении рисунками,
таблицами... Напрасная затея. Все это—принадлежности, а не суть; и потому души,
содержания они не вскрывают. Душа – в самом богослужении, совершаемом в храме. Удивительно,
что и изложение богослужения новейшие книжки стали иллюстрировать картинками. Я
допускаю даже, что это –подлинно художественные картины, а не та безвкусная,
чуть не кощунственная мазня, которою угощает наши школы издательство Сытина
(конечно, издатель не причём). Неужели можно картинкою что-то пояснить? Это –
не стихотворение, не рассказ, не драматическое произведение... Здесь – всё в
самом акте, в духе его, не передаваемом никакими техническими способами.
Надо показать в самом богослужении. Здесь
новая трудность. Учение о богослужении расходится с практикою. В начале
литургии поются не псалмы, а самое большее — пять-семь стихов; первый час —
обходится почти везде без псалмов. Получается из преподавания один результат –
возможность убедиться в том, что теперь богослужение значительно сокращается, и
то, что должно быть, не исполняется. То, что исполняется, также не
удовлетворяет показательным целям. Богослужение должно влиять и на мысль, и на
чувство. В нём должна быть идея и проникновенность. Ни того, ни другого чаще
всего не бывает.
Чтение никогда не сопровождается оттенками
чувства. Не говоря уже о диаконстве, которому писан один закон – бесчинными воплями оглашать воздух, для чего
и сами владыки протежируют только голосистым диаконам, - ни священники, ни
псаломщики не знают чтения с оттенками чувства, не театральными, а
проникновенными, в которых отразились бы хотя такие основные элементы, как
покаяние и смирение, дерзновение и хвала (основные мотивы шестопсалмия).
Прислушайтесь к молитве стоящих у входа в храм простецов, к их вздохам и
воззваниям. Какая сила, какая настроенность! Прислушайтесь к южному, только не
искалеченному „Слава в вышних Богу» — вот воздыхание, сердечное чтение: пение
только рельефнее выделяет манеру чтения. И ещё обиднее — отсутствие идейности в
нашем сокращённом богослужении. Конечно,
становится нестерпимо скучно, раз всегда слышишь одно и то же, раз нет в
молитве даже различия между праздником и воскресным днём. Вычитывая все шестопсалмие,
все малые ектении священнослужители с лёгкою душою опускают содержание данного
дня – стихиры, седальны, тропари канона.
Ведь в этом - физиономия праздничного да и ежедневного богослужения; в нём
смысл самого праздника. Обычай такого богослужения, вероятно, связан с теми
временами, когда редкая церковь имела круг книг и приходилось довольствоваться
следованною псалтырью; когда полуграмотные чтецы не в состояния были читать
незнакомый текст. Теперь чтец должен уметь читать. И потому весь передвижной
состав богослужения должен быть выполняем везде. Непонимание сути богослужения,
как я уже однажды указывал в печати, доходит до того, что в стоянии Великого
Четверга вычитываются все малые ектении и опускаются песнопения Триоди. После
этого остаётся ждать вычеркивания Триоди разве и из пасхальной утрени.
Обычное учение о богослужении сводится к
изучению порядка служб, перечню и чтению молитв. К этому присоединяется
символическое истолкование. Непосредственный смысл молитв и обрядов в их связи
вытесняется с крайнею скупостью. В нашем православном богослужении, веками
созданном, не может не быть единства, связности частей. Вот в этой-то связи и
заключается жизненный дух молитвы общественной. По отношению к литургии отчасти
этот смысл богослужения выясняется: история жизни Господа проходит перед
глазами учащихся. Но и здесь страсть к символизму затемняет другой смысл –
совершение Евхаристии, главный нерв литургии. Ещё печальнее дело обстоит в
отношении к вечернему и утреннему богослужению. Учащиеся узнают, что псалом предначинательный
напоминает о творении мира, что священник, читающий светильничные молитвы, есть
кающийся Адам, что каждение в начале всенощной „изображает Духа Святого,
носившегося над бездною в дни творения», что открытые царские врата указывают
на невинное, «райское состояние прародителей», а закрытие врат — на
грехопадение первых людей и на собственные грехи молящихся, закрывающие для нас
небо. Но непосредственный смысл псалма – восторг души, созерцающей творение, не
могущей кончить и снова принимающейся перечислять все эти дивные дела
Господа... и этот неожиданный, но изумительный психологически заключительный
аккорд: „да исчезнут грешники с земли, и беззаконных да не будет более»
— всё это скрыто за символом. Напомним, что символ – не простая аллегория, а
многосмысленный образ, прежде всего значительный непосредственно и затем уже
углубляющийся... Равным образом, мало кто из отцов законоучителей в литургии
оттеняет эту важную сторону, что литургия верных, действительно, отлагает
всякое житейское попечение, что её ектении не похожи на ектении предыдущие, что
между возгласами пред Евхаристией скрывается глубочайшая психологическая
последовательность. В этом отношении законоучителям следовало бы принять в
соображение все те приемы, которые рекомендуются для изучения произведений
словесности: есть значительное сходство между последними и богослужением. Их
содержание постигается не только мыслью, но художественно-психологическим
чутьём, сердцем. А сердце лишь при подготовке и связи воспринимает впечатления:
веселье не заразится сразу грустью, голодный не разумеет сытого. В богослужении
есть градация настроений, психологически построенных на особых законах
гармонии. Подметить эту гармонию и ввести в неё учащихся - дело огромной
трудности и такой же важности. Только таким образом можно не только
показать богослужение, но и вложить любовь к нему и сознание его ценности.
Конечно, все это—штрихи, наброски. Всё это
может быть разработано в форме целой методики, с точным указанием многих
приёмов, как дают методику художественного чтения. Необходимы также и
соответствующие пособия: не картины, не планы, а извлечения из художественных
произведений, иллюстрирующие молитву, раскрывающие силу её и её смысл. Можно ли
лучше выяснить смысл чина православного погребения, чем сличением этого чина с
Апухтинским Реквиемом, в котором столько молитвенного и проникновенного
понимания момента смерти. Нигде не сказывается так сухость современной
постановки преподавания Закона Божия, как в учении о богослужении. Здесь более
всего поэзии, теплоты, жизни: богослужение – тело религии, его легче всего
показать осязательно. Вероучение - особенно в сжатом изложении – несомненно,
оживить труднее, и сухость здесь не оттолкнёт от веры. Но чёрствое бездушное
преподавание богослужения налагает на всю жизнь отсутствие понимания
православной молитвы. А ведь быть без молитвы – значит быть без религии.
И не от такого ли преподавания в духовной
школе зависит то обстоятельство, что иные пастыри видят в богослужении не
радость, не умиление, а нудный подвиг, вызываемый необходимостью?» «Ст.Мысль»
1915 г. стр. 238-42
Неем.8:8 – «И читали из книги, из закона Божия, внятно, и
присоединяли толкование, и народ понимал прочитанное». 1Кор.14:11
– «Но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец, и
говорящий для меня чужестранец».
Когда молитва
искренно идёт,
Не по привычке топчемся
привычно,
Тогда мы рвёмся к Богу и
слова взахлёб,
А не абы куда их сонно
тычем.
Бог Саваоф, не дремлет Присносущий –
Душою ощущаем и без доказательств;
Сам Дух Святой молиться нас научит,
Как для полёта растопырить пальцы.
Под небом звёздным –
куполом ночным, -
Величие Творца неизмеримо;
Словами восхищёнными
почтим,
Эпитетов найдём весьма
старинных.
Круженье мыслей мелких без словес
Да сгинет, да исчезнет безвозвратно.
Борьба смертельная – рубеж проходит здесь,
Осатанелый недруг прёт на нас нахрапом.
Молитвенное правило есть
посох
Неопытным в таинственных
бореньях,
Когда свои слова заносит
косо,
На каждой запятой лукавый
кренит.
У гроба близких временное зрится
Отчётливей – тщета бездушных дел;
Неузнаваемые, милые нам лица
Под крышкой гробовой нашли всему предел.
Сопровождаем мысленно
ушедших...
А так ли это там – не нам
судить.
С слезами внутренне слова
свои прошепчем,
Не их, себя пытаясь
подкрепить.
Молитва посерьёзнела в плену,
В тюрьме злосчастному и при потерях лютых.
К Незримому, Единственному льну –
Бог утешает, гладит, нежно любит.
Счастливейшему жребий дан
молиться.
Не по ветру нестись
заброшенной пылинкой.
Без веры смертным негде прислониться –
Комариком болтаться на паутине липкой. 2.4.05. ИгЛа