Вопрос 3975: 28 т. Покажете ли хотя бы на одно выступление перед зарубежным собором, которое более всего Вам подходит?

Ответ:: Где есть четыре слова: Христос, Библия, евангельская вера, благовестие и они на нужном месте, там я уже сижу.

“Существует одна Русская Православная Церковь. Это не много церквей, а одна Церковь. Она и так едина – в том, в чём должно быть единство. Находясь в здравом уме и трезвой памяти, я не могу считать Евхаристию в московском храме на Большой Ордынке отличной от Евхаристии в русском храме, расположенном, скажем, в городе Бурлингейм, штат Калифорния. Оба являются православными храмами, и более того, оба являются русскими храмами. На этот счёт возможны разные мнения, но уверен, что большинство русских православных людей будет смотреть именно так. Далее. Будет ли кто-то утверждать, что святой Иоанн Шанхайский является святым только в пределах Зарубежной Церкви, а в Москве он уже не святой, так как не был канонизирован Московским Патриархатом? Что же не едино, в таком случае? Это – внешняя церковная организация, которая у Поместной Русской Церкви повредилась в результате страшных событий ХХ века. Конечно, в Церкви невозможно совершенно разделить внешнюю организацию от «внутреннего» содержания, поэтому стремление к исправлению повреждений – благое дело. Организационное объединение Церкви заграницей с Церковью на родине, казалось бы, должно быть частью такого исправления.
Вот черты унии. Не открытое обсуждение в поисках истины, а закрытые дипломатические переговоры в поисках «взаимоприемлемых» уклончивых формулировок. В конце концов, во главу угла ставится даже не такое формальное согласие по спорным вопросам, а только подчинение одной стороны другой. При этом оговаривается (митрополит Лавр в одном из интервью говорил об этом), что поминание Московского Патриарха будет возможно делать так, что это никто и не заметит (тогда зачем оно?), но оно необходимо, а «в остальном ничего не изменится». Однако св. миро, по принципиальным соображениям (настаивает в одном из своих интервью патриарх Алексий), Зарубежная Церковь должна будет получать только из Москвы, а сама варить не будет. (Для справки: до революции в России миро варили в нескольких местах.) Зарубежная Церковь будет «автономная», у неё будет по-прежнему свой Первоиерарх, однако избрание его будет утверждать Московский Синод. Флорентийская уния? Брестская уния? Вам это ничего не напоминает?  Естественный вопрос: а зачем всё это? Зачем «автономия», если будет одна Церковь? Зачем поминать Патриарха так, чтобы никто этого и не заметил? Автономия – это полный абсурд. Либо – если ничего не препятствует – полное искреннее единство, либо независимое существование. (Переформулируем грубо: если Московская Патриархия «о кей», то зачем все оговорки и уверения, что ничего не изменится? А если не «о кей», тогда зачем лезть в хомут?) Обсуждается не единство Русской Православной Церкви, невзирая на печатную риторику, поднявшуюся до крещендо перед началом Всезарубежного Собора. Всезарубежному Собору предложено практически без альтернативы согласиться на объединение двух церковных организаций: Зарубежной Церкви как организации с Московской Патриархией, а точнее присоединение первой ко второй, в качестве «автономной части». Именно это. (Так как речь идёт об административной структуре, я употребляю слово «патриархия», а не «патриархат». На таком различении любят настаивать официальные лица самой Московской Патриархии, с другой стороны, её радикальные противники употребляют это словосочетание расширительно: «МП», т.е. «советская церковь» или «красная церковь». На иностранные языки оно, впрочем, не переводимо). Посмотрим на историю. Откуда взялась Зарубежная Церковь и откуда взялась Московская Патриархия? Факты общеизвестны, хотя, как ни странно, о них забывают многочисленные «предсоборные» публикации, написанные в крайне легковесном стиле. В результате Поместного Московского Собора 1917-1918 гг. в Русской Православной Церкви было восстановлено патриаршество. Тем временем большевики развязали Гражданскую войну, которая была на деле войной против всего русского. Уничтожение Церкви было одной из их главных задач. Россия была залита кровью, в том числе кровью неисчислимых новых мучеников за веру. В условиях Гражданской войны и последующего исхода значительного количества русских людей за рубеж (не бегства с родины, как лгут сейчас наследники большевиков, а исхода с оружием в руках русских людей, защищавших родину от шайки интернациональных бандитов) нормальное управление поместной Российской Церковью стало невозможно. Святой Патриарх Тихон издал указ, обязывавший архиереев, отделённых линией фронта или государственной границей от центральной церковной власти, сноситься друг с другом для образования временного управления, а при невозможности и этого – каждому архиерею принимать на себя полноту власти. «Временность» понималась до восстановления нормальной церковной власти по всей России.

  На этой основе оказавшиеся за границей архиереи, на которых лежала ответственность за русских беженцев, образовали сначала Временное Церковное Управление, а затем Зарубежный Синод. Первым председателем его стал митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий), один из самых авторитетных русских епископов и один из трёх избранных кандидатов на патриарший престол (как известно, окончательно из этих трёх кандидатов Патриарха определил жребий). Так возникла Русская Зарубежная Церковь, и никто в тот момент не предполагал, что её «временное» положение станет весьма долгим. Внутри самой России и после Гражданской войны не прекращались гонения. После кончины (возможно, насильственной) Патриарха Тихона 25 марта 1925 г. избрание нового Патриарха по правилам, определённым на Московском Соборе, было невозможным. Патриарх указал, на случай смерти, трёх местоблюстителей патриаршего престола. (Временно, до выборов Патриарха. Опять-таки, никто не предполагал, что выборы так и не состоятся.) Такое право было ранее дано ему на Поместном Соборе ввиду сложившихся чрезвычайных обстоятельств. Известно, что произошло в реальности. На короткий срок смог принять на себя права и обязанности местоблюстителя митрополит Крутицкий Пётр (Полянский). Затем он был арестован и уже не выходил из заточения, пока в 1937 г. не принял мученический венец (расстрелян 27 сентября 1937 г.). Другие предполагаемые патриаршим завещанием местоблюстители (святители Кирилл и Агафангел) вообще не смогли приступить к своим обязанностям, будучи в заточении (впоследствии также расстреляны [автор ошибается митрополит Агафангел не был расстрелян, он и прославлен Церковью как исповедник, – РЛ]). По завещанию митрополита Петра, составленному им накануне ареста, митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский) принял на себя роль «заместителя местоблюстителя» патриаршего престола. О том, что может возникнуть нужда в таком понятии, в прежние времена невозможно было и подумать. Строго говоря, назначение «заместителя» выходило за рамки канонических норм и собственных прав митрополита Петра как только Местоблюстителя (а не Патриарха), но первоначально получило законность благодаря признанию других епископов, с которыми Сергий в первое время действовал единомысленно. Первое время – то есть до издания печально-знаменитой Декларации 1927 г.

 Много говорят о тексте Декларации, но ещё важнее слов действия митрополита Сергия после издания Декларации. Он отверг протесты других иерархов (находившегося в заключении митрополита Петра, будущих священномучеников митрополита Кирилла Казанского, Агафангела Ярославского, Иосифа Петроградского и многих других), стал действовать единолично, установив «диктатуру первого епископа», и использовал присвоенную себе власть, чтобы впустить врага внутрь, поставив назначение и смещение архиереев под контроль ГПУ. «Непризнающих» Декларацию Сергий смещал, а для ГПУ «непризнание» стало основанием для ареста. Митрополит Сергий подчёркивал, что «заместитель местоблюстителя» является как бы его «тенью»; с прекращением местоблюстительства или уходом местоблюстителя «исчезает и заместитель». До известия о смерти митрополита Петра в 1936 г. (оказавшегося, как теперь мы знаем, ложным, святитель был жив ещё год) его имя поминалось перед именем митрополита Сергия. Однако после этого известия заместитель местоблюстителя не «исчез», но стал сам называться Местоблюстителем. Ещё до этого, заведомо при жизни святителя Петра, митрополит Сергий фактически присвоил себе титул первоиерарха: «митрополит Московский и Коломенский», с наименованием «блаженнейший» (решением Синода, который организовал единолично в нарушение Соборных правил).
Таким образом, митрополит Сергий узурпировал центральную церковную власть в России, а не обладал ею канонически. Он может считаться законным заместителем Патриаршего Местоблюстителя, действовавшим с согласия других епископов, лишь считанные месяцы, с 10 декабря 1925 г. (арест митрополита Петра) до 16 июля 1927 г., когда он издал Декларацию. После этого Сергий лишь узурпатор; лишь с огромной натяжкой его формальные полномочия, основанные на имени митрополита Петра, можно протянуть до 1936 г. Все эти факты и детали хорошо известны и изложены во многих источниках.
Если мотивом действий митрополита Сергия считать желание любой ценой сохранить центральную церковную организацию (т.н. «легализация» Церкви), то этой цели он не добился. Перед войной открыто действовавшая часть Церкви была почти полностью уничтожена: Сергий остался почти один. Война – вот фактор, реально изменивший ситуацию.

 Внешнюю организацию Церкви в России спасла не политика митрополита Сергия, а Божий Промысел – карающая, но и очистительная гроза страшной войны. (Не идёт прямо к теме настоящей статьи, но сам митрополит Сергий был, безусловно, незаурядной фигурой, лично не заслуживающей изображения одними чёрными красками; он был незаурядным богословом; можно упомянуть его магистерскую диссертацию «О спасении»; в самые тяжёлые годы гонений он высказывался по общим богословским вопросам, как, например, отношение к инославным; обращение Сергия к православным русским людям в день начала войны 22 июня 1941 г. сыграло огромную роль, по свидетельству далеко не просоветски настроенных современников, например, тогда архимандрита Иоанна (кн. Шаховского), бывшего в 1941 г. в Берлине; церковно-политические шаги Сергия были, вероятно, отчасти мотивированы и принципиальными соображениями, а именно убеждённостью в исключительной важности единой внешней власти в Церкви, своеобразным «папизмом», отсюда непримиримость к несогласным с его линией.) Сталин по-своему честно выполнил «обет», данный им в начале войны: если Бог всё-таки сохранит его, то он прекратит гонения на Церковь. Когда конечное поражение Гитлера стало ясным (по документальным свидетельствам, Сталин уверился в победе ещё перед Курско-Орловской битвой), центральная церковная организация была в России восстановлена. Московская Патриархия в нынешней форме была создана в результате совещания трёх архиереев у Сталина 4 сентября 1943 г.: митрополита Сергия, митрополита Алексия и митрополита Николая, и организованного через четыре дня с «большевистскими темпами» (сталинская шутка на встрече) игрушечного собора из 19 архиереев, «избравшего» митрополита Сергия Патриархом. (Об этой встрече сейчас известно со всеми подробностями на основании документальной записи. Инициатива во всём исходила от Сталина, иерархи не хотели или боялись о чём-либо просить сами). Затем, после скорой смерти Сергия в 1944 г., уже внешне более представительный собор, но по-прежнему с нарушением правил, установленных на Московском Соборе 1917-1918 гг., избрал новым Патриархом митрополита Алексия. (Известно, например, что исповедник архиепископ Лука, протестовавший против такого нарушения, был просто не допущен на собор.) Платой за восстановление церковного управления стала не только абсолютная покорность иерархов, но постоянное повторение ими угодной советскому правительству лжи.
Из общеизвестных фактов, которые мы напомнили, следуют выводы. Сегодняшняя Московская Патриархия, ведущая начало от «второго» восстановления патриаршества в 1943 г. по распоряжению Сталина, после 18-летнего перерыва, а вовсе не непосредственно от святого патриарха Тихона, не может считаться канонической преемницей Тихоновской Патриаршей Церкви. В частности, новая Московская Патриархия никаким образом не является Матерью-Церковью для Русской Православной Церкви заграницей. (Как и, например, для Парижской Архиепископии).
Каноническое положение Московской Патриархии, восстановленной в 1943 г. с нарушением соборных решений и канонов, очень небесспорно. Как сказано выше, власть митрополита Сергия между 1927 и 1936 г. могла считаться формально-законной только с большой натяжкой. После 1936 г. она просто незаконна.

 Так же малозаконны – по составу и по процедуре – соборы 1943 и 1945 гг., избравшие Патриархами соответственно Сергия и Алексия. (Естественно, что ни то, ни другое избрание не было признано Зарубежной Церковью.) Вопрос о законных методах избрания Патриарха встал и в 1971 г. при выборах патриарха Пимена вместо скончавшегося Алексия I. (См., например, воспоминания архиепископа Брюссельского Василия.) Уже в наше время, при конце коммунизма, тот же вопрос вставал при избрании нынешнего Патриарха Алексия II. Его избрание – из нескольких кандидатов – можно считать намного более удовлетворительным, чем избрание его предшественников. Тем не менее, это было избрание в рамках той же системы. Крайние критики Патриархии квалифицируют действия митрополита Сергия, начиная с 1927 г., как раскол и полное отпадение от Церкви, и по жёсткой логической связи отрицают за ним и за всеми, не порвавшими с ним общения, утрату благодатности, вплоть до сего дня. Московская Патриархия, с этой точки зрения, «лжецерковь», «церковь лукавнующих», и т.п. Понятно, что такая постановка неприемлема для Московской Патриархии, но вопрос остаётся, и на него нужно честно ответить. Формулировка настолько крайняя, что хочется отбросить её, не рассматривая. Тем не менее, так как речь идёт о Таинствах и спасении души, страшно ошибиться. Это, конечно, вопрос не для индивидуального решения, а для соборного мнения Церкви. Мы должны посмотреть, как на него отвечали святые новомученики, и как судила свободная часть Русской Церкви (т.е. Русская Православная Церковь заграницей). Священномученик Кирилл Казанский, хотя сам прервал общение с митрополитом Сергием и не советовал принимать таинства в сергианских храмах, не отрицал их действенности и спасительности для тех, кто принимает их «в простоте». Зарубежная Церковь молилась о страждущей Церкви Российской, включая, безусловно, и катакомбную, и открытую её части, ограждая себя от притязаний высшего церковного управления в России, пока оно находится «в противоестественном союзе с безбожной властью». (См., например, определение Архиерейского Собора Зарубежной Церкви в ответ на обращение Патриарха Алексия I в 1945 г. «к архипастырям и клиру так называемой карловацкой группы» и многие другие документы.) Нельзя отрицать также многие нити, связывавшие церковные катакомбы с «легальной» частью, что было бы невозможно, если бы утверждение о «церкви лукавнующих» было бы верным.

Осторожно, можно, видимо, сказать так: канонические неправды митрополита Сергия и его преемников, и даже их ложь против новомучеников, «покрылись» действием Святого Духа, веющаго идеже хощет, ради спасения миллионов русских православных верующих, наполнивших храмы после ослабления гонений и хотя бы ограниченного восстановления Церкви в 1943-1945 гг. Это не означает, что этих неправд не было, и что не требуется исправить нанесённые ими повреждения! С другой стороны, каноническое положение Зарубежной Церкви, ведущей начало от законных русских архиереев, действовавших по указу святого патриарха Тихона, при первоначальной поддержке Вселенского Патриарха и содействии Сербской Церкви, бесспорно. Реальный вопрос, который для неё стоит, это пределы «временности», о которой говорил указ святителя Тихона, и которой «самоограничилась» Зарубежная Церковь при своём создании, – когда эта «временность» должна закончиться. Таким образом, нет решительно никаких оснований для присоединения Зарубежной Церкви к Московской Патриархии или «воссоединения» Зарубежной Церкви с ней, как если бы она была прежде её частью. Имеет смысл обсуждать соединение этих двух имеющих отдельное происхождение частей Поместной Русской Церкви на основе добросовестного анализа канонического происхождения и современного статуса каждой из них. Полезно учесть ещё ряд обстоятельств. Со времени возникновения Русской Зарубежной Церкви изменился контекст мирового Православия. По сравнению с 1921 г. (первый зарубежный Собор) набрали силу процессы «отступления» (апостасии). В нескольких Поместных православных Церквах были произведены обновленческие реформы. Возник новостильный раскол. Русская Зарубежная Церковь по мере сил противостояла процессам апостасии. Относительная изоляция от «официальных» Поместных Церквей, в которой Зарубежная Церковь сейчас находится, имеет не только политическое происхождение (давление Советского Союза на восточные Патриархаты), но вытекает из её собственной позиции, выраженной, например, в «Скорбных посланиях» главам Православных Церквей Митрополита Филарета (1969 и 1971 гг.).

 Безусловно, эта позиция близка многим иерархам и священникам в Московской Патриархии, но совершенно далека от позиции и действий патриархийного руководства. А как быть со старостильными Церквами Болгарии и Румынии? (С греческими старостильниками Зарубежная Церковь не находится сейчас в общении, у них собственный разброд, но вопрос о них никуда исчезнуть не может). Зарубежная Церковь и Московская Патриархия имеют совершенно разный церковный строй. Причина, конечно, в том, что Зарубежная Церковь восприняла строй, предначертанный Поместным Собором 1917-1918гг. в той мере, как это удалось реализовать. Это – соборное управление. Мы не «синодальная» – как часто называли Зарубежную Церковь противники – а соборная Церковь, говорил, например, святитель Иоанн Шанхайский. Московская Патриархия до сих пор несёт наследственные болезни советского времени. В этом смысле Устав Московского Патриархата от 2000г. есть даже откат назад по сравнению с Уставом 1988г . Хорошо известно, что произошёл фактический отказ от Поместных Соборов. Но важно и другое: изменение положения о приходах – фактическая ликвидация приходского собрания; отсутствие понятия о фиксированном членстве в приходах. Это прямо противоположно нормам Собора 1917-1918 гг., принятым в Русской Православной Церкви заграницей. На Соборах Зарубежной Церкви совместно работают клир и миряне, – что «отнюдь не имеет в виду осуществление какой-то церковно-демократической программы», по выражению Митрополита Антония (Храповицкого). На Московской Патриархии, конечно, сказываются рубцы от гонений – и нельзя за это бросать камни. Невольное (и вольное) отчуждение от мирян, боязнь инициативы мирян есть один из таких рубцов. (Вспомним: введенные при Хрущёве запрет на внехрамовую деятельность и «положение о приходах» 1960 г.) При советской власти происходило постоянное понижение уровня духовенства и сведение его роли до «отправления культа». То есть, иначе говоря, «рубцы» объяснимы, но это не значит, что их надо не лечить или, хуже, возводить в норму. Трудно отрицать, что после 1990-х годов в Московской Патриархии произошло подавление процессов очищения Церкви и инициативы мирян. Сергианство, о которое сломано так много копий, - это вовсе не прошлые деяния митрополита Сергия, которым будут давать оценку церковные историки. Это прежде всего вера в решающую роль внешней власти, церковной или гражданской, своего рода «папизм». Сейчас сергианство – это участие в светской дипломатии; в светской жизни – как общественной («одной из»), а не церковной силы. Заседания с муфтиями, раввинами и т.п., привычный обмен поздравлениями, наградами.

 Признание раздела России. Активный экуменизм и втягивание в апостасию. Очень важный момент – роль Зарубежной Церкви как островка старой, «истинной» России. (Это само себе есть величайшая ценность). В «зарубежных» храмах с 1921 года на каждой литургии произносится «Молитва о спасении России». Можно ли сомневаться, что наше избавление от коммунизма в немалой части обязано ей? Многие деятели Зарубежной Церкви имеют малорусское или даже карпато-русское происхождение (как нынешний первоиерарх митрополит Лавр). Но в пределах Зарубежной Церкви есть только русские, но нет отдельно и противопоставлено друг другу «русских» и «украинцев» в советском смысле этих слов. Зарубежная Церковь никогда не задавалась целью миссии среди окружающих неправославных народов, но, несмотря на это, в ней преуспела. Назову только одно имя: о. Серафим Платинский (Юджин Роуз). В уже упомянутых «Скорбных посланиях» митрополита Филарета, писаниях архиепископа Аверкия, деятельности святителя Иоанна Шанхайского (например, восстановлении почитания западных святых) Зарубежная Церковь проявила вселенское измерение Русского Православия. При своём «антиэкуменизме» Зарубежная Церковь накопила правильный опыт конструктивного взаимодействия с инославными западными христианами в борьбе с наступлением антихристианских сил князя мiра сего. Всё сказанное не следует понимать как «превознесение» Зарубежной Церкви над Церковью на родине или призыв к такому превознесению. Не так: именно для Церкви на родине важно сохранение того хорошего, что удалось до этого сохранить и создать в «зарубежной Руси» в условиях свободы. При «унии» это может быть утрачено. (Как совместить антиэкуменизм, например, и «церковную дипломатию»?)  Предложение Собору.

  Резюмируя, можно сказать, что 4-ый Всезарубежный Собор Русской Православной Церкви заграницей окажет услугу русским православным людям в России и всей Православной Церкви, если решит следующее : 1) снятие со стороны Зарубежной Церкви препятствия к полному литургическому общению с мирянами и клириками Московской Патриархии (узаконив реально существующую практику в отношении мирян), оговорив только о возможности отказа входить в общение с отдельными иерархами – если будут известны их одиозная роль во время гонений и непринесение покаяния в этом или же проявится практическое отступление от Православия через «экуменическую» молитву с еретиками или иную подобную «экуменическую» деятельность; 2) сохранение существующего независимого положения Русской Зарубежной Церкви, без какого бы то ни было административного присоединения к Московской Патриархии; 3) готовность со стороны Зарубежной Церкви к соборному, в духе любви и истины, обсуждению всех животрепещущих вопросов церковной жизни Русской Православной Поместной Церкви вместе с другими её частями, в надежде будущего свободно созванного Поместного Собора по типу Московского Собора 1917-1918 гг.; 4) оставление вопроса о единстве управления Русской Православной Поместной Церкви такому будущему собору, который и должен будет переустроить её церковное управление на соборных началах, в духе Московского Собора, упразднив тем самым и Московскую Патриархию в нынешней форме и отдельное управление Зарубежной Церкви (не нужно забывать и о возможности создания в будущем новых поместных Православных Церквей в странах русского рассеяния). По поводу последних пунктов скептики скажут: «Такого не будет никогда!» На это ответим: Богу всё возможно. И как проявится Его воля, мы знать не можем. Будет верить и молиться. В каждый момент, по нашим малым силам, ещё ослабленным грехами, готовясь дать ответ Богу в своём личном выборе. Сказал Господь, Бог Израилев: «Жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и семя твоё» (Втор.30:19). Да воскресит Бог Святую Православную Русь! Конечно, немаловажную роль играет задача ликвидации прецедента «независимой епархии», как и вопрос контроля над епархиальной недвижимостью, но идейной основой выступает именно позиция отказа от миссии и превращения зарубежных русских церквей в чисто представительские организации наподобие посольств».

 Прем.Сол.9:4 – “Даруй мне приседящую престолу Твоему премудрость и не отринь меня от отроков Твоих”. Сир.28:11 – “Беседа благочестивого — всегда мудрость, а безумный изменяется, как луна”. Дан.2:21-22 – “он изменяет времена и лета, низлагает царей и поставляет царей; даёт мудрость мудрым и разумение разумным; он открывает глубокое и сокровенное, знает, что во мраке, и свет обитает с Ним”.

Из “некогда” каньоны и ущелья,

Водораздел по сути бытия.

При обольщенье очень мягко стелют,

Но припечёт – застонут без питья.

       В храм некогда пойти по воскресеньям

       Обугленному жаром суеты,

       А время подлинно тогда в аду оценят,

       Чтоб в тартаре безвременья застыть.

И некогда исследовать Писанье, –

Такая занятость в дому и на дворе!

Всё ждём, что лучшая пора настанет,

И колобродим совести во вред.

       Учёбой занятость,.. а учим пустоту,

       История в срамных, кровавых кляксах.

       И некогда: пусть дети подрастут!

       От этих деточек придётся горько плакать.

На благовестие всё некогда пойти,

С уютной тишиною распрощаться.

И оскорбление среди родных скотин,

От “некогда” нет пользы при несчастьях.

       И лжём бессовестно, по-крупному, нахально,

       Мол, некогда – и совесть не тревожит.

       И с совестью по-скотски зарастаем в кале,

       В киот иконный лезем с толстомордой рожей.

Две целых и две десятых миллиарда раз

Шагнёт секундная к семидесятилетью,

Всё некогда? Дебильность и маразм! –

Со всех сторон возможности облепят.

       Вот это – самый лучший день и час,

       Даруемый мне Богом Иеговой,

       Зовут на подвиг, по мозгам стучат,

       Но спит ленивец в “некогда” запоем.

Благоприятные моменты расцелуй,

А что мешает, – спятится и сгинет.

 “К нам “некогда” не вхож!” – раскаемся мы вслух.

Нас рвут на “некогда” из преисподней скимны. 01.06.08. ИгЛа