Вопрос 814: 2 т. Как можно в настоящее время прожить в правде, если все вокруг врут на каждом шагу? Нас столько лет коммунисты учили говорить и делать только то, что они нам скажут. Вы сами говорите, что у нас в стране – тройная психология: одно думаем, другое говорим, а делаем совсем иное.
Ответ: Известно, что лжец должен иметь очень хорошую память,
чтобы не попасться. Он всегда должен помнить, как он солгал, и как в
действительности обстоит дело. Ему нужно иметь две головы, независимых друг от
друга. Всякая ложь – смертельна, и она от диавола.
Прочтите в нашей книге «К истинному православию» главу «Спаси, Господи, от лжи». Для мирских людей, нецерковных,
Солженицын А.И. дает вполне выполнимый рецепт, который так и озаглавил «Жить не
по лжи».
«Когда-то мы не смели и
шепотом шелестеть. Теперь вот пишем и читаем Самиздат, а уж друг другу-то,
сойдясь в курилках НИИ, от души нажалуемся: чего только они ни накуролесят,
куда только ни тянут нас! И ненужное космическое хвастовство
при разорении и бедности дома; и укрепление дальних диких режимов; и
разжигание гражданских войн; и безрассудно вырастили Мао Цзе-дуна
(на наши средства) – и нас же на него погонят, и придется идти, куда денешься?
и судят, кого хотят, и здоровых загоняют в умалишенные – всё они, а мы –
бессильны.
Уже до донышка доходят, уже
всеобщая духовная гибель насунулась на всех нас, и физическая вот-вот запылает
и сожжет и нас, и наших детей, – а мы по-прежнему всё улыбаемся трусливо и
лепечем косноязычно:
– А чем же мы помешаем? У нас нет силы.
Мы так безнадежно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку
отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для
потомков – только бы не расстроить своего утлого существования. Не осталось у
нас ни твердости, ни гордости, ни сердечного жара. Мы даже всеобщей атомной
смерти не боимся, третьей мировой войны не боимся (может в
щелочку спрячемся), – мы только боимся, шагов гражданского мужества!
Нам только бы не оторваться от стада, не сделать шага в одиночку – и вдруг
оказаться без белых батонов, без газовой колонки, без московской прописки.
Уж как долбили нам на
политкружках, так в нас и вросло, удобно жить, на весь век хорошо: среда,
социальные условия, из них не выскочишь, бытие определяет сознание, мы-то при
чем? мы ничего не можем.
А мы можем – всё! – но сами
себе лжем, чтобы себя успокоить. Никакие не они во всем виноваты – мы сами,
только МЫ!
Возразят: но ведь
действительно ничего не придумаешь! Нам закляпили
рты, нас не слушают, не спрашивают. Как же заставить их послушать нас?
Переубедить их –
невозможно.
Естественно было бы их
переизбрать! – но перевыборов не бывает в нашей стране.
На Западе люди знают
забастовки, демонстрации протеста – но мы слишком забиты, нам это страшно: как
это вдруг – отказаться от работы, как это вдруг – выйти на улицу ?
Все же другие роковые пути,
за последний век опробованные в горькой русской истории – тем более не для нас,
и вправду – не надо! Теперь, когда все топоры своего дорубились, когда всё посеянное взошло, – видно нам, как
заблудились, как зачадились те молодые, самонадеянные,
кто думали террором, кровавым восстанием и гражданской войной сделать страну
справедливой и счастливой. Нет, спасибо, отцы просвещения! Теперь-то знаем мы,
что гнусность методов распложается в гнусности
результатов. Наши руки – да будут чистыми!
Так круг – замкнулся? И
выхода – действительно нет? И остается нам только бездейственно ждать: вдруг
случится что-нибудь само ?..
Но никогда оно от нас не
отлипнет само, если все мы все дни будем его признавать, прославлять и
упрочнять, если не оттолкнемся хотя б от самой чувствительной его точки.
Когда насилие врывается в
мирную людскую жизнь – его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге
несет, и кричит: «Я – НАСИЛИЕ! Разойдись, расступись – раздавлю!» Но насилие
быстро стареет, немного лет – оно уже не уверено в себе, и чтобы держаться,
чтобы выглядеть прилично – непременно вызывает себе в союзники ложь. Ибо:
насилию нечем прикрыться кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И
не каждый день, не на каждое плечо кладет насилие свою тяжелую лапу: оно
требует от нас только покорности лжи, ежедневного участия во лжи – и в этом вся
верноподданность.
И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к
нашему освобождению: ЛИЧНОЕ НЕУЧАСТИЕ ВО ЛЖИ! Пусть ложь всё покрыла,
пусть ложь всем владеет, но в самом малом упремся:
пусть владеет НЕ ЧЕРЕЗ МЕНЯ!
И это – прорез во мнимом кольце нашего бездействия! – самый легкий для нас
и самый разрушительный для лжи. Ибо когда люди отшатываются ото лжи – она
просто перестает существовать. Как зараза, она может существовать только на
людях. Не призываемся, не созрели мы идти на площади и громогласить
правду, высказывать вслух, что думаем – не надо, это страшно. Но хоть откажемся
творить то, чего не думаем!
Вот это и есть наш путь,
самый легкий и доступный при нашей проросшей органической трусости, гораздо
легче (страшно выговорить) гражданского неповиновения по Ганди. Наш путь: НИ
В ЧЕМ НЕ ПОДДЕРЖИВАТЬ ЛЖИ СОЗНАТЕЛЬНО! Осознав, где граница лжи (для
каждого она еще по-разному видна) – отступиться от этой гангренной
границы! Не подклевать мертвых косточек и чешуек Идеологии, не сшивать гнилого
тряпья – и мы поражены будем, как быстро и беспомощно ложь отпадет, и чему
надлежит быть голым – то явится миру голым.
Итак, через робость нашу
пусть каждый выберет: «остаётся ли он сознательным слугою лжи (о, разумеется не по склонности, но для прокормления семьи, для
воспитания детей в духе лжи!), или пришла ему пора отряхнуться честным
человеком, достойным уважения и детей своих и современников. И с этого дня он:
– впредь не напишет, не подпишет, не напечатает
никаким способом ни единой фразы, искривляющей, по его мнению, правду;
– такой фразы ни в частной беседе, ни
многолюдно не выскажет ни от себя, ни по шпаргалке, ни
в роли агитатора, учителя, воспитателя, ни по театральной роли;
– живописно, скульптурно, фотографически,
технически, музыкально не изобразит, не сопроводит, не протранслирует
ни одной ложной мысли, ни одного искажения истины, которое различает;
– не приведет ни устно, ни письменно
ни одной «руководящей» цитаты из угождения, для страховки, для успеха своей
работы, если цитируемой мысли не разделяет полностью или она не относится точно
сюда;
– не даст принудить себя идти на демонстрацию
или митинг, если это против его желания и воли. Не возьмет в
руки, не подымет транспаранта, лозунга, которого не разделяет полностью;
– не поднимет голосующей руки за предложение,
которому не сочувствует искренне; не проголосует ни явно, ни тайно за лицо,
которое считает недостойным или сомнительным;
– не даст загнать себя на собрание, где
ожидается принудительное, искаженное обсуждение вопроса;
– тотчас покинет заседание, собрание, лекцию,
спектакль, киносеанс, как только услышит от оратора ложь, идеологический вздор
или беззастенчивую пропаганду;
– не подпишется и не купит в рознице такую
газету или журнал, где информация искажается, первосущные
факты скрываются...
Мы перечислили, разумеется,
не все возможные и необходимые уклонения ото лжи. Но тот, кто станет очищаться
– взором очищенным легко различит и другие случаи.
Да, на первых порах выйдет
не равно. Кому-то на время лишиться работы. Молодым, желающим жить по правде,
это очень осложнит их молодую жизнь при начале: ведь и отвечаемые
уроки набиты ложью, надо выбирать. Но и ни для кого, кто хочет быть честным,
здесь не осталось лазейки: никакой день никому из нас даже в самых безопасных
технических науках не обмануть хоть одного из названных шагов – в сторону
правды или в сторону лжи; в сторону духовной независимости или духовного лакейства. И тот, у кого достанет смелости даже на защиту
своей души – пусть не гордится своими передовыми взглядами, не кичится, что он
академик или народный артист, заслуженный деятель или генерал, – так пусть и
скажет: я – быдло и трус, мне лишь бы сытно и тепло.
Даже этот путь – самый
умеренный изо всех путей сопротивления – для засидевшихся, нас будет нелегок.
Но насколько же легче самосожжения или голодовки: пламя не охватит твоего
туловища, глаза не лопнут от жары, и черный-то хлеб с чистой водою всегда найдется
для твоей семьи.
Преданный нами, обманутый
нами воистину великий народ Европы – чехословацкий, неужели не показал нам,
как даже против танков выстаивает незащищенная грудь, если в ней достойное
сердце?
Это будет нелегкий путь? –
но самый легкий из возможных. Нелегкий выбор для тела
– но единственный для души. Нелегкий путь – однако
есть уже у нас люди, даже десятки их, кто годами выдерживает все эти пункты,
живет по правде. Итак: не первыми вступить на этот путь, а – ПРИСОЕДИНИТЬСЯ!
Тем легче и тем короче окажется всем нам этот путь, чем дружнее, чем гуще мы
на него вступим! Будут нас тысячи – и не управятся ни с кем ничего поделать.
Станут нас десятки тысяч – и мы не узнаем нашей страны! Если ж мы струсим, то
довольно жаловаться, что кто-то нам не даёт дышать – это мы сами себе не даем!
Пригнемся еще, подождем, а наши братья биологи помогут приблизить чтение наших
мыслей и переделку наших генов.
Если и в этом мы струсим,
то мы – ничтожны, безнадежны, и это к нам пушкинское презрение:
К чему стадам дары свободы?
Наследство их из рода в
роды:
Ярмо с гремушками да бич».
А. Солженицын 12 февраля
1974 г. («Вера и жизнь» № 7 1974 Свято-Ильинское
издание).
Я не хочу полуправды. Я не
хочу полуверы,
Я не хочу, чтобы струны в
сердце без песни отмерли.
Если отдаться – навеки,
если любить, так всецело.
Так, чтобы пламенем жарким
сердце победно горело.
Я не хочу полуправды, жалких слепых рассуждений,
Я не хочу трепетанья в сердце без сильных стремлений.
Я не хочу полуправды, ровной, холодной, бездушной.
Я не хочу полусмерти, легкой, бесплодной, ненужной.
Пусть же в горниле
страданий грешное «я» умирает,
Смертию в сердце холодном новая жизнь воскресает.
Я не хочу полуправды, я не
хочу полуцели.
Пусть же порвутся все
струны, лишь бы не даром звенели.