Вопрос 3785: 26 т. Как наше поколение могло уверовать в Бога и знать, что есть Бог, если в школьной программе ни слова про Него. И в библиотеках были запрятаны книги о Вседержителе.

Ответ: Книга природы была для всех открыта. Но и в школьных учебниках было кое-что. Как сейчас помню, когда разучивали стихотворение Некрасова «Размышления у парадного подъезда», то слова «Повторяя, «Суди его, Бог..» я сразу же высветил и тут же сказал, что крестьяне были верующими. И мне было сладостно повторять эти строки даже в степи и разводить руками в стороны, как мне казалось, делали те крестьяне у подъезда. А уж когда стихотворение Лермонтова в школе учили, что «есть Божий Суд, наперсники разврата», тут моя душа буквально возликовала и я повторял постоянно: «Есть Божий Суд». И когда уже уверовал, то эти строки я постоянно повторял на любой публике, в вагонах и перед начальством. Они же мне твердили, что это так, аллегорически Лермонтов сказал, а имел ввиду суд народного гнева, справедливость революции. На что я сразу же парировал: «Да кто же может знать мысли и дела наперёд, кроме Бога Всеведущего?» Лермонтов в моём сознании всегда считался верующим за одни эти слова. Многое я нашёл в «Войне и мире» Толстого, у Никитина, Достоевского, Пушкина и других. Вы окончательно неправы в этом суждении и оправдании себя. О Боге было слышно и в зарубежной классике, даже у Диккенса, у Бичер Стоун в «Хижине дяди Тома». А уж про картинные галереи, такие, как Эрмитаж и Третьяковка, что говорить, там на религиозные темы очень даже достаточно было, чтобы уверовать. Иов.4:15 – «И дух прошёл надо мною; дыбом стали волосы на мне». Деян.17:28 – «ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: «мы Его и род»». Тит.1:12 – «Из них же самих один стихотворец сказал: «Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые»».

Я представляю страх и обалденье,

когда попало в Третье отделенье «На смерть Поэта»...

Представляю я, как начали все эти гады бегать,

на вицмундиры осыпая перхоть,

в носы табак спасительный суя.

       И шеф жандармов — главный идеолог,

       ругая подчинённых идиотов,

       надел очки... Дойдя до строк: «Но есть,

       есть Божий Суд, наперсники разврата...» —

       он, вздрогнув, огляделся воровато

       и побоялся ещё раз прочесть...

Уже давно докладец был состряпан,

и на Кавказ М. Лермонтов запрятан,

но Бенкендорф с тех пор утратил сон.

Во время всей бодяги царедворской —

приёмов, заседаний, церемоний:

«Есть Божий Суд...» — в смятенье слышал он.

       «Есть Божий Суд...» — метель ревела в окна.

       «Есть Божий Суд...» — весной стонала Волга

       в раздольях исстрадавшихся степных.

       «Есть Божий Суд...» — кандальники бренчали.

       «Есть Божий Суд...» — безмолвствуя, кричали

       глаза скидавших шапки крепостных.

И шеф, трясясь от страха водянисто,

украдкой превратился в атеиста.

Шеф посещал молебны, как всегда,

с приятцей размышляя в кабинете,

что все же Бога нет на этом свете,

а значит, нет и Божьего Суда.

       Но вечно надо всеми подлецами —

       жандармами, придворными льстецами,—

       как будто их грядущая судьба,

       звучит с неумолимостью набата:

       «Есть Божий Суд, наперсники разврата...

       Есть Божий Суд... Есть грозный Судия...»

И если даже нет на свете Бога,

не потирайте руки слишком бодро:

вас вицмундиры ваши не спасут,—

придёт за всё когда-нибудь расплата.

Есть Божий Суд, наперсники разврата,

и суд поэта — это Божий суд!                    Евг. Евтушенко