Вопрос 3707: 25 т. Когда-то Вы много ездили, особенно после освобождения. В 1980 году был арестован о. Димитрий Дудко и о нём задавали вопросы, после его выступления по телевидению в газете «Известия» многие от него отшатнулись. Что Вы говорили о его поступке и с кем конкретно были встречи?

Ответ: Встреч было очень много. Сохранились только обрывки тех записей на магнитофон. В г. Коростень на Украине была встреча с отцом Адамом (Маркевич) 13.04 1981 г., который позже стал архиепископом Львовским Августином, где он на кафедре и пребывает ныне (Украина, 79008, г. Львов, ул. Короленко 3).

 

И.Т.: Что Вас больше всего смущает в положении отца Димитрия и пастырей, которых Вы знаете? Что особенно волнует?

О.Адам Маркевич: Я в недоумении вот от чего. Он в своё время уверял всех и доказывал то, что его дело – дело Божье... Во всяком случае, он был уверен, что он идёт по правильному пути, что на этом пути он устоит. И вот, казалось бы, такое испытание. Безусловно, не известно то, что он пережил в одиночестве, о тех трудностях, которые пришлось ему испытать. Но, во всяком случае, из известных нам людей в таких ситуациях не каждый поступал так, как он поступил. Он же священник. Во всяком случае, его интервью по телевидению, его письмо говорит, и он так высказывается, что он ошибался… Он и сам о себе в письме отзывался, что уже и священником не может называться. Письмо свидетельствует, что человек осознал свою вину и что он покаялся. Притом даже надеялся на то, что церковная власть примет его в сущем сане…. Это уже конфликт с государственными властями. Но, так или иначе, ведь это искренне было. Значит, он перечеркнул всё своё прошлое. Одни говорят, что у него ещё раньше была запятнана репутация. Все о нём говорят по-разному. Что он был небрежным в богослужении, не было у него благоговения, а взялся за такое дело. И, наконец, говорят, что он без благословения всё это делал. А благословение, конечно, это серьёзно и необходимо для истинного христианина. Но я знаю о нём только из Ваших рассказов, фотографий, интервью, ну, и проповедей. .. Даже те, которые были ему преданы, готовы за ним идти, как говорится, в огонь и в воду… Вы говорите, что трудно судить. Безусловно, но мы говорим о факте. И в житиях святых подобного исхода из такой ситуации нам не известно.

И.Т.: Я хочу сказать, что человек, который ищет мудрость с позиции вечности на этот вопрос, то отрицательное в этом действии легко поймёт. Да, в житиях святых такого случая не было. Но и такого обвинения не было. Вы нигде не найдёте в житиях, чтобы брали человека и не обвиняли за то, что он верит в Бога. Брали за то, что христианин, за отказ приносить жертвы идолам. А ему обвинения в религиозном направлении не было предъявлено. И вот представьте, что кончается его жизнь, он восходит на свою Голгофу, и к нему приходят его архиереи, допускают к нему одного за другим, которые убеждают его: «Ты идёшь страдать не за Христа». Представьте эту ситуацию… Да, без благословления он выступил один на всю Россию. Благословляет на такие дела Сам Бог. Те люди, которые уже всё упустили из рук, они никогда не благословят. Так что о благословении речи не могло и быть. Такие дела Бог освящает. Наступает ответственный момент. Патриарх поднимается против него. Вы знаете, что будет запрещение и он останется вне сана. Что это означает для священнослужителя, который уже восемь лет в тюрьмах и лагерях отбыл, и который трудился на поприще церкви и был у алтаря. Легко представить. Ему показывают: «Ты не прав». Он же делает дело то, которое делать должны все священноархиереи. А это делает самый простой священник. Нет никакого звания «прото-архи». А он делает ту работу, которую должны делать все архиереи. Они говорят ему: «Это не твоё дело». Да, и он когда начинал делать, то он сразу говорил: «Это не моё дело. Но так как всё погибает, владыки, мы кричим: дом горит». Они говорят: «Горит, мы за это отвечаем». Показывают ему канонические правила. «Вы сами себя делаете повинными в том, что поучаете архиереев и упрекаете перед народом. А на это есть правило седьмого вселенского собора». Что делать? Своё дело? Ему говорят: «Мы тебе запрещали проповедовать? Но обвиняют тебя за это? Нет. Ты обличал безбожие, боролся со всякой скверной, проповедовал Христа. Тебе в обвинение это ставится, как святым ставилось?» Он отвечает: «Нет». Такой ситуации не было ни у одного святого никогда. Когда казнили святых, мы знаем, и власть-то была другая. Достаточно только было поймать христианина, как уже всё заканчивалось. «Так вот, мы обвиняем тебя в первую очередь за то, что ты нанёс вред Родине» - давят его архиереи. Он сидит там, задумывается. Времени во время бурной деятельности не хватает у нас задумываться. Закрыть комнату не хватает времени, в комнату всё время стучатся. Теперь закрыли за ним насильно двери. Никто не стучится. Он сидит день и ночь один, размышляет. Ему приносят данные, которых мы с вами не имеем. Приносят мирские газеты. «Посмотрите, как пользуются Вашими трудами». «Какими моими трудами? Я же о Христе говорил». «Да? О Христе Вы говорили, а газета Ваша «Преображение» о чём говорит? О недостатках, которые у нас есть. Теперь посмотрите, как враги там извращают всё». Да, враги. Ему показывают, а они есть сами враги родины. Он же знаком со всем, что 85-90% членов в ООН – масоны, враги христианства. «Видите, как они начинают пользоваться вашими трудами. Те факты недобросовестного отношения властей, нарушение законов, они там в таком свете преподают, что хорошо только на Западе и плохо у русского народа».

 И вот этим зачинщиком всего того огня, который полыхает в направлении его же родины, выступает он. Он, сам того не зная, оказался тем, именем которого начинают бить всю страну, родину, в защиту которой против Мамаева нашествия благословил Сергий Радонежский. Ему всё показывают: «Это та родина, в которой ты живёшь, в которой были патриархи, о которой ты молишься. И вот теперь враг идёт в наступление, и ты среди них распинаешь их родину». Что он должен думать? «Мы за веру тебя не преследуем. Мы тебе это в обвинение не ставим. У тебя статья … всего лишь семь лет тебе за это». «Ну, я, - говорит, - готов и семьдесят лет отсидеть, если Бог даст жизни. Но что я сделал?». «А Вы сделали вот что. Вы встречались с корреспондентами?». «Да». «Когда вы встречались со своими, с советскими, мы вам запрещали что-нибудь?». «Нет». О.Димитрий, как священник, как христианин, лгать не должен, и он говорит правду. «Такие к Вам приходили? … «Да». «Теперь посмотрите, вот Вы с ними разговаривали, видите, какой материал выходит? Они показывают, что хорош Запад, плохо на Востоке. Нас надо раздавить. С позиции силы рассматривают. Ты согласен с тем, что нужно в крестовый поход на Россию идти?» Он говорит: «Нет». «Но вот», – и показывают статью. Он говорит: «Я запрещаю моими трудами так пользоваться». «А как мы узнаем, что ты запрещаешь?» «Я согласен выступить. Это несправедливо, я к этому не призывал. Я говорю только о безбожии. У них тоже безбожия много». «Вам нравятся на Западе их мода, эти веяния, которые идут оттуда?». Он говорит: «Не нравятся, и я против этого и воевал». «Ну а как они могут знать, что Вы против этого воевали? Согласны выступить?» «Конечно. Всё, что преподаёт нам Запад…». «Мы разберёмся сами». Те книги, в которых религиозное содержание, книги о воскресении, ни одной книги он не запрещал. Эти книги принадлежат Духу Святому. И ими как пользовался народ, так и пользуется. Он запрещал разве религиозные книги печатать? Или он перестал проповедовать о Христе? Выйдя из тюрьмы, он разве другого Христа проповедует? Проповеди его не уменьшились. Здесь надо посмотреть вот на что.

 Те люди, которые ропщут на его поступок, чего они от него хотели? Посмотреть нужно, за кем и за чем они шли. Если эти люди шли за Христом, то Христос остался Тот же Самый. Теперь они стоят в недоумении: «Ну, может, я тоже не прав был?» Я отца Димитрия тоже упрекал: «Люди, которые возле Вас, почему они смотрят на Вас, как на ясное солнышко, и ничем не занимаются? Ваши ученики, духовные дети посидят, побеседуют, пообедают. Сядут на завалинку, ждут, что вот сейчас отец Димитрий появится, они с ним посидят, пообедают, побеседуют и пойдут». И неудивительно, что в то время они уже разводили руками. Им нужен был светильник? Но вот светильник в их глазах потускнел. Они опять разводят руками. Потому что руками не разводить надо, а трудиться день и ночь. Мне известие о его поступке поступило, когда я ещё в тюрьме был. И мне никто не рассказывал ничего, какие у него мотивы были. Я мгновенно сразу же понял, что это означает. У него и выхода никакого не было. Он смотрит, где он должен быть сейчас, там или здесь? Ему говорят так: «Просмотрите свои действия». Поступает от патриарха слово: «Вы вот это в книге своей печатали, что я незаконно избранный и прочее, что я как предатель? Хотя это и не мои слова, но всё к этому и клонилось. А каноническими правилами это запрещается. Как на это смотришь? Правильно ты делал или нет?» Но о. Димитрий ясно понимает, что ему из темницы уже никогда не выйти. Что он должен ответить? Конечно, как христианин, даже если за собой и ничего не знает, то он должен сказать: «Да, я виновен». Тем более, если это христианин, который знает, что многие смотрят на его поступок. Доброе он говорит о патриархе? Говорил и доброе, но ни одного слова нигде не известно. Злобное, которое не он говорил, печатают в книге и распространяют. А человек восходит на Голгофу, живёт, может, последний день. Ведь о. Димитрий рассматривал события с позиции последнего дня. Здесь-то, на свободе, проще говорить. Но когда щёлкнут за тобой запоры и ты один! И каждый день тебе может быть то, о чём мы здесь говорим. «Яко во гроб ложусь». А там в полном смысле в гробу уже сидит. Он и смотрит: наступило горе. В темнице много нагружено. Корабль тонет. Апостол Павел говорит: собственными руками выбросили нужное за борт. Мы разочарованы, Павел. Ты таскал, моряки таскали, а теперь выбрасываете? Да, вчера была тихая погода, а вот сегодня выбрасываем. Ради чего? Да всё ради того, что как змея сохраняет главу свою, чтобы сохранить тело, это же делаю и я.

 В моих глазах отец Димитрий, когда я прочитал это, десятикратно возрос. За мудрость, которой в этой обстановке не лишил его Господь, а дал ещё более. И если человек сегодня желает это понять, ему даже и рассказывать об этом не надо. Он даже чуть-чуть услышит и поймёт. Человек, который всю жизнь трудился на благо своей страны, на благо небесного отечества, на благо Христа – ему нужно умирать только за Христа. Я это испытал на себе. Мне точно также привязывали политическую статью, а я двумя руками он неё отталкивался. Она мне не нужна. Я хочу умереть, как христианин. «А мы тебя за это и не судим, что ты христианин. Мы тебя судим вот за это». Допустим, у меня 150 стихотворений. И они говорят о Христе, о вере, о вечности, о Церкви. «А мы тебя за них и не судим. Вот два стихотворения. Ты поносишь правителей?». «Ну, в общем если разобраться, то да». Хотя я их и не поношу, но смысл такой легко вытекает отсюда, где я там говорю о Ленине и прочее. «Вот мы тебе это и предъявляем в обвинение. Написано: «Не злословь высшие власти». Мы вашего Христа поносим, такие стихи пишем?». «Нет». «Так кто из нас лучше поступает?» И я должен сознаться, что они поступают в данный момент, на сегодняшний день лучше. «Мы Вас как-нибудь оскорбили или нет? Как-нибудь обозвали?». «Никак». Даже когда выходили из кабинета. А когда пришли ко мне с обыском, а у меня лежит бумажка в столе с пишущей машинкой. Открывают, где пишущая машинка была – это обыск был уже во второй раз. А я написал там: «Опоздали, грабители из КГБ, – до вас уже всё украли». «Значит, мы грабители?». А я расшифровываю КГБ – это камарилья гнусных безбожников. Каково? «Нет, – говорю, – это смехом как бы». «Это Ваши слова? Вашей рукой написано? Ну, а так вот, по-христиански, положено Вам это говорить или нет?». Что я должен думать? Положено – не положено, а я сказал. Что я буду скрывать? Если я говорил и больше не буду говорить, то уже будет тройное мальчишество, и оно совсем не к делу. Мне дают свободно читать Евангелие, вызывать в тюрьму священника. Я исповедуюсь, читаю Псалтирь. Подбираю подходящее место в камере-хате, чтобы мне не мешали молиться. Я молюсь день и ночь, и плачу, благодарю Господа Бога. Ко мне отношение самое лучшее. «К Вам претензий вообще нет, только одно: чтобы Вы этого не делали». Что я должен сказать? Да, есть такие стихи, я их раньше и не писал, и они не мне нужны и никому они назидания не дают. Те, что дают – религиозные. Я – не политик. Что касается правильного слова «политика», то мы его разъяснили, и этого вполне достаточно. А они его мне в обвинение даже и не поставили. Что я теперь должен о себе сказать? Сам на себя смотри, как. Вчера в суете в этой я на стихи те, наспех написанные и не смотрел, я их в почтовый ящик бросил, даже не посмотрел на них. «Так это распространение? Но как Вы считаете, следует это делать?» «Не следует». «Ещё будешь это делать?» «Не буду». Я теперь это в большем масштабе применяю к отцу Димитрию. Дело его – это не какое-то там частушка-стихотворение. А за рубежом пользуются его трудом во вред его родине, в которой он живёт. Как он должен рассматривать? Вы веру его покажите в словах к патриарху. Что-нибудь он сказал то, что бросило пятно на образ Христа, на Церковь? Хотя бы одним словом? За что бы, конечно, канонические правила карали. Нет. Он отказался от той деятельности, которая была политической и осуждалась священниками и архиереями. Едва ли они потащили бы его ношу.

 О.А.: … что он неправильно поступал. И.Т.: Правильно. Вот так он и должен был сказать. А Вас сегодня снова на молитву поставь, и Вы должны сказать: в ведении и в неведении, в слове или в деле, в уме и в помышлении. И вот вы с утра до вечера что говорили, и этим грешили. И вы рассмотрите себя с позиции христианина. Вы отпеваете безбожников и лжёте Богу. Говорите: «Помяни раба Твоего», – а перед вами в гробах лежат только враги Божьи. О.А.: (оправдывается)… Аще при жизни покается, да будет прощён. И.Т: Да не прощён он. И не покаялся. И Вы это намного лучше меня знаете, а слова говорите только для утешения своей искрученной совести. Вот это «аще покаялся» это ведь не родным нужно, а Вам нужно для самоуспокоения совести. А отцу Димитрию не надо было успокаиваться. Когда он ещё писал «На реках Вавилонских» и другие такие рассказы были у него, то он уже тогда делал оговорку. Вы сказали: «Если это дело Божие, то оно устоит». А оно устояло и ширится. Вы в этом деле если участие и принимали, в том, чтобы пробуждались души, то вы увидите, что в России пробуждаются души, и дай, Господи, чтобы пробуждались и дальше. Ничего не изменилось. Вам же показалось, что всё, погасло незаходимое солнце Мао Цзе-дуна и пропали… О.А.: Он был тружеником. Вот в чём дело. … Он всё время акцентировал внимание, что идём распинаться. Это, во-первых, и мне кажется, не надо, это не метод. Надо… Хорошо, мир во зле лежит, мир грешен. Но не надо трогать тех, которые за оградой, говорить тому, кто вне Церкви. Он же говорил всем, кто его слышит, о тех недовольствах… Это тоже не метод. Проповедь христианская должна, во-первых, дышать любовью… но, во всяком случае, мне кажется, что он немножечко проповедь свою не туда вёл, и ситуацию в стране не надо было так глубоко анализировать. Он прямо записывает, как там расстреливали революционеры во время гражданской войны. Я с Вами согласен. Одно дело, когда Вы говорите, другое дело, когда он. А это и есть соблазн. А он сказал, что он неправильно делал, неправильно проповедовал. И.Т: Вы сейчас сказали: он касался тех, которые стояли за оградой. А образец для нас – святоотеческая литература. Так вот в святоотеческой литературе самый лучший образец – Христос, как раз и показывает. Он как раз обращался к тем, которые рядом с Ним, и к тем, которые за оградой. Лук.13:32 – «И сказал им: пойдите, скажите этой лисице: се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий [день] кончу». Обращался: «горе книжникам и фарисеям», которых рядом в это время и не было. «Берегитесь закваски фарисейской и саддукейской». Он обращался к тем, которые за пределами церковной ограды. Точно так обращался и Златоуст, когда царицы Евдоксии тут не было, а он о ней говорил проповедь. Это было всегда. Он говорил в проповеди и обращался к тем, которые, может, никогда и не приходили раньше, и, конечно, не без намерения. Рядом стояли люди, которые могли понести это слово и донести до тех людей. Таким же языком говорит и о.Димитрий с миром. Что рядом стоящие этого не делали, вот это я лично видел и упрёк или недоумение я ему высказывал. Как же так? Ваши ученики совершенно не хотят трудиться. Мы пришли с баптистами недавно. Пока отец Димитрий выходит из храма, они уже разделились на группы человек по пять, начали уже проповедовать и возвещать имя Христово. А его ученики сидят спокойно, на солнышке греются. Ни один никогда не идёт. Более того, он мне сказал: «В нашей ограде моих учеников не переубеждай. За оградой можно». Я уже тогда буквально выполнять должен это и за ограду выманывать их стал, и там им проповедовать. Но это частность, только и всего? «Если кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня», - то есть отвлечёт от веры. Ни одного из малых сих, верующих во Христа, отец Димитрий не соблазнил. А это соблазняются те, которым хотелось покрасоваться, в его лучах погреться и показать: во, знакомый мой страдает. Вот он смотри, как трудится там в узах. А это уж ему лучше разобраться в данный момент, где ему лучше находиться. Он от Христа не отрёкся, никому ни разу не сказал: «Не верьте во Христа». И верующих во Христа ни одного не соблазнил. А соблазнились те, которые искали не того. А раз не того, они не то и нашли. О.А.: Гордыня. И.Т.: Гордыня. Вот сейчас Вам дали бы обвинение: за гордость. И дали 25 лет. Хватило бы вам времени покаяться? … когда в самом деле все мы гордые. О.А.: Тем путём, которым надо идти, и я пытался. И.Т.: Я не буду говорить многих слов, только одно слово «ну». Произнесите во всех интонациях, какие вам известно слово «ну», пожалуйста.

 О.А.: «Ну». «Ну?». «Ну!». И.Т.: И угроза, и ласка, и смирение, всё в этом слове может быть. Так и здесь. Я прочитаю с другой интонацией. Я шёл не тем путём. Вы идёте правильным путём. Я пытался это же делать, а вы не поддержали, теперь Вы перед Богом и патриарх - отвечаете за всё. Вот в эти словах что нужно понимать. Даже сектанты за границей об отце Димитрии говорят, что таким «покаянием» защитников православия, как Димитрия Дудко, они довольствуются. Раньше не довели бы до суда, а расстреляли бы его. Настолько, говорят, худы их дела. Никто это не признал за покаяние в том смысле, как его трактуют те, кто пытался из о. Димитрия сделать себе кумира. А для меня он был кем? Так что в глазах моих он сразу же возрос, что в такой трудной обстановке он точно сориентировался, что ему нужно сказать и сделать. О.А.: Он сказал: «Простите меня за моё неразумие и за все оскорбления и беды, которые я причинил Вам, детям, всем верующим». И.Т.: Какие он беды мог принести? О чём он говорит, он сказал про это? А я вот впереди уже сказал. Как его материалами стали после пользоваться. Вы сейчас в частном разговоре, может, это сказали, а этот разговор был записан и там распространён во вред Церкви и во вред, может, вашему архиерею. Архиерей вызывает. Ну, конечно, потому что пятно-то пало на детей о. Димитрия. Потому что от детей он получает, от меня он получает. Вот у нас случилось такое, что одна христианка, а муж у неё был неверующий. И она как там сидела, когда-то раньше было, и какие она беды претерпела. Этот материал, ясно дело, он очень злободневный в своё время был. А сегодня этого нет. Говоря о ней за границей, автоматически перекладывают тогдашнее на сегодняшние дни и говорят: так оно и есть сегодня. Но этого нет сегодня. Сегодня отношение даже к верующим другое, чем это было при Сталине. А они там показывают только в таком тоне. И призывают к крестовому походу. И всё это бросает тень и на детей о. Димитрия Дудко, так как данные о нарушении религиозных культов поступали именно от них. Значит надо знать, о чём речь идёт. О.А.: Божье дело пятна не даёт.

И.Т.: Если по каноническим правилам начнём сейчас с архиереем разговаривать, то он за строгое исполнение канонических правил. Всех до единого священника в Советском Союзе нужно запретить. Всех до одного архиерея нужно сегодня снять, согласно канонических правил, если по всей строгости будем смотреть. Но, однако же, церковь идёт и служит. Но когда применяют закон по всей строгости, мы тогда скажем: да, мы повинны. Архиерей разводит руками: да, так. Вы взрослых иногда крестите? Крестите. Лбы мочите? Обливание – это не крещение, и такого никогда не было в православии.  О.А.: До разделения. И.Т. Мы говорим о православии. Всегда считалось такое крещение за ересь. Мы говорим о погружении…           Само слово «крещение» означает «погружение». Крещение обливанием действительно, но священником быть такой уже не может. Почему? Не потому что обливание, а потому что принял крещение ради страха. Только поэтому. Так вот. Если мы сейчас смотрим прямо на то, что каноны устанавливали, то каноны-то нигде не повелевали. И латинское крещение Церковь православная никогда не признавала за крещение, а приходящих оттуда перекрещивали. Так оно всегда и было. Да какое обливание? Да у вас даже обливания-то никакого нет, даже не раздеваются. Он стоит весь сухой. По каноническим правилам он не крещёный, а если по-сегодняшнему … то он крещёный. А это разве не соблазн? К исповеди идут подряд все. И запрещения не выполняются, какие канонические правила есть. Допустим, сделала она аборт – 10 лет. Бабка шепчет там, выливает на воск – 18 лет. Если ворует на производстве – 2 года. Пьяницу отлучать. Сейчас у вас вообще никого не отлучают, идут все. А вы знаете, как Златоуст говорит: соглашусь скорее умереть, чем причастить недостойного. Согласно правил, что мы должны делать? О.А.: В церкви всегда нужно поступать из соображений спасения данного человека. Это первое. Что касается этой стороны – небрежности при совершении таинств и преподании таинств, этот вопрос острый, вопрос запутанный и, безусловно, требует какого-то разъяснения. Я согласен с Вами полностью, что у нас и в крещении, и в обрядовой стороне – не православное христианство, а какое-то обрядоверие, и это факт. Но одно дело видеть недостатки, другое дело их разгрести. У нас во время богослужения стоят, молятся. Может быть, и очищают души. Как в театре побывать, на какой-то опере. И зачастую только такое воздействие чувственное производится в храме. И язык непонятен для многих. Я специально у батюшки спрашивал значение какого-нибудь слова, и он его не знает. Он его повторяет каждую службу. Не может его растолковать. Одним словом, видно, что состояние такое, что слова Христа, сказанные к внешним, относятся и к нам. Но можно говорить, можно созывать людей, а кто сделает? Один батюшка хорошо сказал: на своём месте надо делать своё дело, а в масштабах церкви можно только рассуждать, можно высказываться. Безусловно, начинать надо сверху.

 Но каждый должен быть на своём месте. И священник, и староста, и чтец, и певец, и сторож. И если бы каждый стал по- настоящему верующим, вот тогда и было бы дело Божье. Я не был бы нарушителем церковных правил, если бы я знал, что меня архиерей накажет. А бессовестный человек Бога не боится и людей не стыдится. А так, конечно, я где-то и с небрежением, и с тем, что нерадиво пасу своё стадо. Хотя это, по сути дела, и вынужденно получается, но порой, может, и сознательно допускаю. Не потому, что хочется. Когда солдат в армии знает, что его не накажут, дисциплины нет, пуговицы не застёгнуты, воротничок грязный. И.Т.: Вы давеча сказали, что о. Димитрий как бы сам себе уже приговор спустил. Сказал, что если это дело Божие, то оно устоит, а если не дело Божие, то оно не устоит. Получается, что дело Божие он в корне отрубил. А если это не дело Божие, зачем он тогда за него брался? Вот я называю это солдафонской прямолинейностью, которая дальше собственного порога ничего не видит. А Вы своими словами сейчас как раз подтверждали обратное. Что я должен делать, смотря на то, что здесь совершается? А вот о. Димитрий воевал больше десяти лет, а что вы в это время делали? А он как раз на эту тему и говорил: если это дело Божие, то оно устоит. Это дело как раз сейчас и показало, что Господь остановил. А теперь, друзья-пастыри, задумайтесь. Как дело Божие растёт? В одиночку или сообща? Дело Божие должно было поддерживаться, а дело Божие так и делается всегда. И вы знаете, что когда пророк выступал, за ним ни один не выходил. А было явное дело Божие. А если дело Божие, оно должно устоять было? Пророка Иеремия не поддержали, чтобы ворота открыть и добровольно пойти в плен. «А куда нам идти?» Он говорит: «Кому на смерть – на смерть, кому в яму – в яму, кому в петлю – в петлю». Вот Вы задаёте вопрос, и уже то, что у вас совершается сейчас в храмах, как раз и говорит, что надо делать. Выступал о. Димитрий? За столько лет много поддерживающих пастырей было из вас? По крайней мере, ни одного не знаю, не считая о.Глеба Якунина. А те сидят потихоньку, как бы не отняли у него приход. Если он семинарист, позвольте получить корочки. Они там, лёжа под одеялом, читали книжки о. Димитрия, как девушки Мопассана читали и радовались: «Отец Димитрий, он в Москве вон как говорит». Время высекло героев. Где были эти архиереи, которые сейчас начинают судить? Так вот дело Божие, оно и остаётся делом Божиим. И оно устояло. Если Господь на этот этап его провёл и показал: один ты больше ничего не сделаешь; довольно, иди на покой, а вот теперь вы идите и смотрите. Когда Господь положит это на совесть, на суде Божием, не дай, Бог, это случится и Господь скажет: «Вот Я поставил во главу этого дела вам человека. Посмотрите, что он делал». Дело непосильное, может быть, один делал, как Моисей. И остался у скалы. «Дай нам воды, дай нам репчатого лука». Они только этого и ждали. Но когда Моисей поднялся на гору Фасги и там остался, теперь народ вспомнил: как много мы потеряли, почему мы не ценили? Не успел отойти ещё Моисей, и тут с родным братом начинают золотого тельца лепить. Что сейчас делается? Не такого ли золотого тельца сейчас вы лепите? Может быть, не лично Вы, а подряд любого священника бери. Чтобы кто-то его поддерживал? Не знаю. И даже добрые пастыри молчали, как мы знаем. Молодые академисты, как у вас? Так он желал послушать проповеди о. Димитрия только ночью. Ему ночью принесли и ночью взяли от него плёночку. Прослушал? «Ах, отец Димитрий, ах, какой он молодец». Я говорю: «Так ты выступи, скажи хоть разок, Саша». «Что Вы! У меня дом, у меня ребятишки, да как бы меня не выселили отсюда, ой, боюсь». А это дело Божье? Если ты боишься, сиди дома, не вылазь никуда, оставь паству свидетелям. Видит волка приходящего и бежит, и оставляет овец. А о. Димитрий сражался до того момента, пока его насильно от овец оторвали. Господь Сам его берёт, сажает. И он теперь говорит: «Я сказал, показал пример». Он брошен, и кончено дело, теперь иди в монастырь. Так было со всеми святыми. Сделал призыв – не последовали? Вы за это ответите. Он неповинен, он кричал, кровь ваша на вас останется теперь. Он ничего не упустил, о чём бы не возвестил. И сегодня к о. Димитрию претензий ни один человек не имеет. Если только тот, что находится там уже. А из таковых есть только один. А он как раз претензий к нему и не имеет. Так вот если дело пойдёт в дальнейшем, Господь начнёт пробуждение. Не пропустите второй глас, как сказано у Иова. Но когда и в этот раз не поймут, то встретятся на Суде Божием.

 О.А.: Другое дело здесь, на передовой. Отношение к людям конкретно. Когда у тебя паства. Каждый, безусловно, отвечает перед Богом за все обеты и за то, насколько он справился со своими обязанностями. Но будем говорить конкретно. И то, что мне доверено, и то, что я считаю своим долгом, я выполняю. Что касается, в ваших глазах – это тоже обязательно. Я говорю людям, которые в храме. На похоронах говорю всем, кто в церковь не ходит. «Вот, братья и сёстры, лежит человек мёртвый. Надо сострадать, соболезновать, но мы говорим о другом. Он меня уже не слышит. Всё, он мёртвый. Душа ушла к Богу, как и говорится в Евангелии, а каждый из вас тоже рядом и позовёт меня хоронить родственников». Бог знает. Так вот я говорю на похоронах людям, которые в церковь не ходят. Я говорю кумовьям: До сего дня вам, может быть, и прощено было. Вы были крещены без вашего согласия, но сегодня вы услышали слово Божие, вы должны покаяться. Завтра умрёшь, вам прощения не будет». Я каждого оглашаю, каждому говорю, я своё дело делаю. Что касается исповеди, Вы сказали там о корочках, о заочниках, о перине, о матушках. Это касается и меня. Но, видите ли, каждый должен поступать соответственно тому, что он понял. Но я, Вы знаете… немного о моих принципах. Господь знает мои недостатки. Я на данном отрезке чего-то лучшего сделать не могу. Люди соблазняются. И Апостолы были разные. А Апостол Павел обращался к евреям: «Что вы разделяетесь, братья, к чему все эти распри». Надо, безусловно, не потакать и не идти на поводу. Но в то же время надо учитывать, где верующий контингент. Баптисты, пятидесятники – контингент там — молодёжь, в основном. Проповедь у нас должна быть понятная, чтобы каждый знал, зачем он поклон делает, зачем он молится. Вот все вы лобзали Евангелие. Кто скажет, что такое Евангелие? Не стесняйтесь, говорите, я разрешаю. Евангелие… и никто не сказал, что… Никто в храме. Я уверяю вас, в любом приходе, в городском ли, в сельском ли. Братья и сёстры, скажите, что такое Евангелие? Евангелие? Да они не знают элементов богослужения. Это, безусловно, недостатки, мы виноваты, мы и архипастыри, о которых Христос сказал другими словами. Когда я письма прочитал, я сказал: это пророк. Это, может быть, пророк, который должен придти. Почему? Сам дух. Я согласен с проповедником, что да, можно говорить, что людям что-то будет неясно, будут охать, ахать: как красиво батюшка говорит. Так вот и то, что Вы сейчас делаете, это Ваше дело, именно Ваше, но, безусловно, надо искать соратников. И пусть Бог благословит. Я готов делать, но в то же время я услышал рассуждение такое, что каждый будет делать своё дело. Молись, подвизайся, постись, проповедуй, паству паси. А то, что там недостаток или то, другое. Я с Вами согласен полностью в том отношении, что есть недостатки и вопиющие, и губительные. Будем говорить как у нас ставится епископ. С ранними временами сравнивая, конечно, так сказать, раньше так и было. По регламенту император – это первый епископ. Да. И кандидатуры выдвигал, скорее всего, император. Если выдвигал кто-то другой, он одобрял или не одобрял. Так было. Это не закон, это недопустимо. И церковь имела по отношению к себе много упрёков только из-за этого. А что касается нас, то, безусловно, епископ – глава областной церкви, это фигура в церкви, он просто так не становится, видимо, есть инстанции, которые он проходит. Отсюда человек пусть и обещал что-то, только что соглашался, и вдруг... А соратников в это и отношении искать, может быть, и надо.

И.Т.: Но это как раз и интересует. Когда батюшка позаботится, чтобы люди любили Христа, он сразу же заботится о том, чтобы люди поверили во Христа. Не только любили Его. А поверить во Христа – следующий этап, чтобы поверили Христу, что Христос есть в православной вере. Слава Богу! «Верую…» научились петь. А что Христос говорил, знать не знают, только крышку целуют. Надо, значит, крышку и открыть. Может быть, кое-кого сначала и крышкой стукнуть, чтобы опомнились. Когда люди будут привязаны к Слову Божию, к Евангелию, Ваш авторитет понизится. Уже люди в Вас не будут видеть того идола, за кого себя попы выдают на каждом шагу. Вы сейчас собой заменяете, если не единосущную Троицу, то Христа-то вполне. Потому к Вам и обращаются, как к Богу, слыша от Вас ответ далеко не Божеский, а так, среднего человека примерно. А когда вопрос задан, Вы говорить должны так: «Так говорит Всемогущий, Евангелие от Иоанна, пятая глава, третий стих. Вот как учит нас Христос Спаситель». Скажут: «Батюшка, а я решила отпеть», - то, другое, - а Вы сразу: глава и стих ей: вот как написано, так учит Христос. Когда в третий раз придёт и скажет: «Батюшка, скажите, у меня с внучатами дела не ладятся и выгоняют меня». Христос как учит? Она уже не скажет, как батюшка учит, а как Христос учит. Как до такого момента дойдёте, тогда в их словах Вы услышите примерно то же, как самарянке сказали: Иоан.4:42 – «А женщине той говорили: уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос». Но сейчас этого в православии нет, нуль. .. вообще на таком поприще хорошо трудиться. Теперь Вы сказали, что слово, сказанное с силой, с верою – оно отражается в сердцах людей. Как человек может о человеке, не обладающем даром пророчества, сказать, что это пророк? Как мы соскучились по пророкам. Дай, Бог, что бы каждый священник был пророком. А ведь, по сути дела, так и должно быть. Вы должны обладать в некоей степени даром различения духов и быть прозорливыми, а не только чудотворцами. Быть прозорливым, значит понимать, кто к вам приходит. Живого от мёртвого хотя бы научитесь отличать. Ну, и как Вы сказали: нюхом и слухом, - то приходится, видимо, и нюхом Вам отличать волка от овцы. Пока и этого мы не видим. Причащает батюшка, а причастник выходит, курит и смеётся. А мы бежим следом и плачем. Со слезами приводим его к батюшке: «Что же Вы сделали-то, кому дали?» Батюшка спрашивает: «Что тебе дали?» А он говорит: «Изюм». Да как же ты говоришь, что веришь в Бога? «Верю». А молитвы какие знаешь? «Ни одной не знаю». Он в Бога не верит, он невозрождённый, и ни один сектант таких прихожан не имеет.

О.А.: Согласен. Во всём, что касается недостатков. Но ведь исправлять, в масштабах церкви надо это делать, а не в масштабе одного прихода. Вы понимаете, надо церковь очищать. Отобрать верных десять человек, остальные девяносто оглашенных. А потом из оглашенных переводить в верные. И.Т.: Да, с завтрашнего дня начинайте. У алтаря произнесите эту молитву, и уже начало будет сделано. О.А.: (Смеётся)… переставит назад

И.Т.: Он переставляет, а Вы за уши перетаскиваете. А это дело Господне. Вы же Господу доверьтесь. О.А.: По-мальчишески, это уже не серьёзно. И.Т.: Мы сейчас нарисовали картину. О.А.: Я же сказал не для того, что надо делать. Но делать это можно, если бы это было, ну хотя бы … приход какой-то. Ну, приехал я на Дальний Восток, открыл приход в городе, в котором не было его, чтобы могли придти, свечку поставить, вот это можно сделать. И.Т.: Архиерей возьмёт на себя и скажет: «Перестань!»

О.Адам: Вот итог. И.Т.: Вот итог. И получится, как у отца Димитрия. О.А.: Главное то, что мы сейчас есть, а не то, что говорим. Главное-то, паству содержать в порядке. Давать причастие, прощать грехи, чтобы каждый свою должность знал. А потом уже второстепенная задача. Состояние его паствы – вот что главное. Ему вручена паства, отвечай за неё. А нет – будь тогда миссионером. Вот Вы – миссионер, Вы своё дело делаете, и оно успешно Вами делается. Если бы это дело делал я, мне бы сказали: «Слушай, дорогой, что ты ездишь по Союзу, а у тебя в приходе беспорядок. Староста ворует и службу путают, и верующие ругаются, а ты ездишь где-то там». Вам этого не довелось испытать, потому что у Вас нет паствы, а у меня главная задача - мне нужно свою паству содержать в порядке. Я согласен делать, и если бы Вы мне помогли сейчас и были бы мне опорой и поддержкой, я согласен был бы. И.Т.: Мне предлагали. Даже авторитетные люди заявляют на кафедрах, и люди ответственные: ну, это сейчас не применимо. А я говорю: «Не надо вас было рукополагать». О.А.: Очень сложно. Сегодня лишь бы было понятно каждое действие священника. И поворот, и выход, и поклон его. Но это опять обновленчеством называется. Хорошо, если он переводит прекрасно: Господи, я к Тебе взываю. Очень красиво звучит. Я принимаю. И перевод, - это не маловажный вопрос. Перевод богослужения на русский язык – это невозможно, нет специалистов. Когда я был студентом, бывшая студентка, доктор наук… вот она берёт книжку, изданную: нет, не так, вот так надо. Да какого Андрея Критского… Я уже на требах читаю по-русски Евангелие. Стараюсь заменять некоторые выражения на русский.         И.Т.: Вот сказали, что хорошо бы об этом сказать у святейшего и в Синоде. Но вот возможности такой пока нет. Если бы была бы возможность! Когда патриарх не принял у меня письмо из рук в руки, то пришлось мне другими каналами воспользоваться. О том, что я говорю, всё так и делается в приходах, начиная от Камчатки и по всей России. В красках описать это всё нужно. Необходимо, чтобы они это знали. Что они святейшие, и все собираются вместе – это очень хорошо, но на Суде Божием этих званий не будет, вот что главное. И истязаны эти люди будут намного строже, нежели мы, миряне. Если нас касается положение в церкви, а они как будто этого не видят. Вот и придётся когда-то задуматься им, что рядом сегодня находились люди и стучали, и просили. Пастыри, слово ваше должно быть со властью. Не только раболепное, как епископ Михаил говорит, не орлецами под ногами у владык, но и быть собратом. Вот Вы стали говорить сейчас шестопсалмие. Да, во многих церквах дано указание читать шестопсалмие и паримии все по-русски, сейчас, в настоящее время. В этот пост. Забота о людях. Переведена Библия, выпущена по благословению патриарха, и давным-давно  это пора уже сделать. А этот анахронизм, он нас задавил уже, мы не знаем, что делать, ничего за этим не видим. Нам выгодно людей в темноте держать, чтобы ничего не знали. А будут знать, тогда, говорит, они все в сектанты уйдут. А мы сейчас на практике убедились так, что когда люди познают православную веру, то им уже в сектантстве делать нечего, они приходит в православие. Такая тут истина, но эту истину нужно показать. Почему и говорим, что мы сидим на ящике с бриллиантами и ничего не видим, а сектант пять медяков зажмёт в кулак, гремит на весь мир, подумаешь, что в самом деле у него близкое к золоту. Кажется, и проповедь незначительна, и простым мужиком говорится, а народ умиляется. Приходит православная бабушка, и она говорит: у нас есть Евангелие, всё так, но вот у нас батюшка так не читает. А почему батюшка так не читает? По бумажке. А по бумажке у баптистов никогда не разрешат читать. Баптист слово прочитал, а он читает, сто ошибок может сделать, а потом начнёт говорить так, что все перед ним кланялись. Сегодня начинать именно надо снизу и подниматься кверху. Наоборот, видимо, Господь начал делать. Каким образом? Выискивать нуждающихся, искренне стремящихся послужить для Господа, создавать дружины, братства, на которые священник будет опираться, и позаботиться о возрождении первоначального христианства. А каждый сам по себе пусть ищет тех, которые приходят и уходят. Вот здесь начнётся оглашение, приготавливать ко крещению. Но особенно полезны люди, которые приходят уже наученные где-то у протестантов. Вот из этих, приходящих в православие, и создаётся тот костяк, о котором батюшка может только мечтать. То есть необходимо во всех направлениях трудиться». Пр.28:13 – «Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован». Иер.14:20 – «Сознаём, Господи, нечестие наше, беззаконие отцов наших; ибо согрешили мы пред Тобою». Ос.11:3 – «Я Сам приучал Ефрема ходить, носил его на руках Своих, а они не сознавали, что Я врачевал их».

 

Господь мне говорит: «Довольно Я смотрел,

Как над свободою глумились лицемеры,

Как человек ярмо позорное терпел:

Не от вина, не от сикеры, – Он от страданий опьянел.

       Я слышал, как князья народу говорили:

       «Пади пред нами ниц!» И он лежал в пыли,

       Они, смеясь, ему на шею наступили,

       И по хребту его властители прошли.

Но Я приду, Я покараю того, кто слабого гнетёт.

Князья Ваала, как помёт,  Я ваши трупы разбросаю!

Вы все передо Мной рассеетесь, как прах.

Что для Меня ваш скипетр надменный!

Вы – капля из ведра, пылинка на весах

       У Повелителя Вселенной! Земля о мщенье вопиёт.

       И ни корона, ни порфира – Ничто от казни не спасёт,

       Когда тяжёлая секира На корень дерева падёт.

О, скоро Я войду, войду в моё точило,

Чтоб грозди спелые ногами растоптать

И в ярости князей и сильных попирать,

Чтоб кровь их алая Мне ризы омочила.

       Я царства разобью, как глиняный сосуд,

       И пышные дворцы крапивой порастут,

       И поселится змей в покинутых чертогах,

       Там будет выть шакал, и страус яйца класть,

       И вырастет ковыль на мраморных порогах…

       Так пред лицом Моим падёт земная власть!

Утешься Мой народ, Мой первенец любимый,

Как мать своё дитя не может разлюбить,

Тебя, измученный, гонимый, Я не могу покинуть и забыть.

       И внял смиренному моленью, Я вас от огненных лучей

       Покрою скинией Моей, Покрою сладостною тенью.

Моё святилище – не в дальних небесах,

А здесь – в душе твоей, скорбями удручённой

И одинокой, и смущённой,

В смиренных и простых, но любящих сердцах.

       Как нежная голубка осеняет Неоперившихся птенцов,

       Моя десница покрывает Больных и нищих, и рабов.

       Она спасёт их от ненастья И напитает от сосцов

       Неиссякаемого счастья.

Мир, мир моей земле. Кропите, небеса,

Отраду тихую весеннего покоя.

Я к вам сойду, как дождь, как светлая заря

Среди полуденного зноя».                   Д. Мережковский