ПРЕДШЕСТВУЮЩИЕ дни вы радостно отпраздновали память святых мучеников, насладились духовным торжеством, поликовали добрым ликованием. Вы видели обнаженные бока, рассеченные ребра, льющуюся отовсюду кровь, бесчисленные роды мучений. Вы видели, как природа человеческая являет дела выше природы и как венки сплетаются из крови. Вы устроили прекрасное торжественное шествие по всему городу под водительством славного вождя. А меня болезнь принудила против воли остаться дома. Впрочем, если я и не принимал участия в торжестве, то все же был участником радости, если и не имел удовольствия быть на празднестве, то все же был соучастником вашего веселья. Такова уж сила любви: она заставляет и неиспытывающих удовольствия радоваться наравне с испытывающими, побуждая считать общими (всем нам) блага ближних. Поэтому-то я, и дома сидя, радовался вместе с вами, (а сегодня), хоть и не совсем еще оправился от болезни, поднялся и побежал к вам, чтобы видеть ваши любезные лица и принять участие в настоящем празднестве. А настоящий день, полагаю я, представляет величайшее торжество, по причине присутствия наших братьев, которые придали сегодня блеск нашему городу и украсили наше собрание. Люди эти хотя и отличны от нас по языку [2], но согласны с нами по вере, живут в тихом спокойствии и проводят воздержную и достославную жизнь. В самом деле, у этих мужей нет ни театров с их бесчинством, ни конских состязаний, ни развратных женщин, ни прочей сумятицы городской. Распутство во всех его видах изгнано, и повсюду обильно процветает благонравие. А причина этого в том, что жизнь их полна труда, и училище добродетели и воздержности они находят в возделывании земли, занимаясь тем самым искусством, которое Бог прежде всех прочих ввел в нашу жизнь. Адаму еще до согрешения, когда он наслаждался полной свободой, было предписано заниматься некоторого рода земледелием, не тяжелым, правда, и чуждым изнурительного утомления, но вместе с тем доставлявшим ему великое любомудрие. Поставил его, говорится (в Писании), “возделывать … и хранить” рай (Быт. 2:15). На кого бы вы ни посмотрели из этих мужей, вы увидели бы, как каждый из них в одно время впрягает пашущих волов, тащит плуг и рассекает глубокую борозду, в другое - восходит на священное возвышение и возделывает души подчиненных, то он срезает серпом терния с поля, то словом счищает с душ грехи, потому что они не стыдятся занятий землей, как жители нашего города, а стыдятся праздности, зная, что она научила всякому злу и искони была наставницей порока для возлюбивших ее. Эти люди больше, чем кто-либо, мудрствуют наивысшею мудростью, показывая свою добродетель не по внешности, а по самому убеждению. Что касается мудрецов языческих, то они ничуть не лучше актеров и комедиантов, так как не в силах показать ничего большего, кроме плаща [3], бороды и длинной мантии; а эти люди, совершенно наоборот, распрощавшись с посохом, бородою, и прочими принадлежностями, украсили свою душу предписаниями истинного любомудрия, да и не одними лишь предписаниями, а и самыми делами. И если вы спросите кого-нибудь из этих деревенских жителей, ничего не знающих кроме своего заступа и плуга, о тех истинах, относительно которых языческие мудрецы не смогли сказать ничего здравого, несмотря на бесконечные свои изыскания и длинные рассуждения, он с великой мудростью точно ответит вам все. Да не это одно только удивительно, а и то еще, что они и делами своими подтверждают веру, основанную на истинах, потому что они непоколебимо уверены, что мы имеем бессмертную душу, должны будем дать отчет о совершенном здесь, и предстать страшному престолу, почему и всю жизнь свою устроили сообразно этим надеждам, и стали выше всякой житейской суеты, будучи научены божественным Писанием, что “суета сует, - все суета!” (Еккл. 1:2), и не стремятся ни к какому призрачному блеску.
Эти люди и о Боге умеют любомудрствовать так, как заповедал Бог. Если ты возьмешь одного из них, и приведешь затем какого-нибудь языческого мудреца, или - поелику теперь такового не найти - если, взяв кого-нибудь из тех, и раскрыв книги древних мудрецов, прочтешь (написанное в них) и, сопоставив, сравнишь, что отвечают эти люди ныне, и что мудрствовали тогда те, то увидишь, сколь велика мудрость первых, и как велико неразумие последних. В самом деле, в то время как некоторые из этих последних говорят, что и сущее не руководится Провидением, и творение произошло не от Бога, и добродетель будто бы не достаточна сама по себе, а нужны еще деньги, благородное происхождение и внешний блеск, и много другого, еще более достойного смеха, - эти люди, наоборот, мудрствуют и о Промысле, и о загробном суде, и о творческой деятельности Бога, приведшей все из несущего, и о всем прочем, нисколько, при этом, не будучи обязаны языческой науке. Кто не познает отсюда силы Христа, которая неученых и простецов показала настолько мудрейшими много хвалившихся своею мудростью, насколько разумные мужи превосходят малых детей? Какой им вред от того, что речь их проста, когда помышления их исполнены глубокой мудрости? Какая, наоборот, польза язычникам в обработанном слове, когда ум их остается чужд мыслей? Это похоже на то, как если бы кто-нибудь имел нож, у которого рукоятка серебряная, а самое лезвие мягче всякого свинца. Так точно и у них: речь изукрашена словами и именами, а мысль крайне немощна и ни на что решительно для них не пригодна. Совсем не так у этих мудрецов, а как раз напротив: ум их полон глубокой духовной мудрости, и жизнь следует учению. У них нет изнеженных женщин, нет ни украшений в одеждах, ни подкрашиваний и подрисовываний: всякое подобного рода растление нравов изгнано. Оттого-то они и подчиненных себе людей очень легко приучают к воздержности, и с полною точностью соблюдают закон Павла, повелевающий иметь одежду и пропитание, и не искать ничего больше (1 Тим. 6:8). У них нет обычая натираться благовонными мазями, отуманивающими ум, а сама земля, порождая травы, искуснее всякого мировара, изготовляет для них тонкое благоухание цветков. И так как они изгнали всякую роскошь и удалили гибельные потоки пьянства, а пищу употребляют в таком лишь количестве, сколько нужно для поддержания жизни, то и тело у них вследствие этого пользуется таким же полным здоровьем, как и душа. Итак, не будем презирать этих людей за их внешний вид, а станем лучше дивиться их разуму. Что пользы, в самом деле, во внешних одеждах, когда душа облачена жалостнее всякого нищего? Хвалить и удивляться человеку следует не за одежды, равным образом и не за тело, а за душу. Раскрой душу этих людей, и ты увидишь красоту ее и богатство по речи, по убеждениям и по всему состоянию нравов.
2. Итак, пусть устыдятся язычники, пусть закроют в смущении лицо свое и скроются со стыда за своих философов и за свою мудрость, которая немощнее всякого безумия. В то время как их мудрецы при своей жизни едва смогли научить своим мнениям самое ничтожное число людей, да и этих лишились при малейшей случившейся опасности, - ученики Христа, - рыболовы, мытари, делатели палаток, - в течение немногих лет обратили к истине всю вселенную, и, не смотря на бесчисленные, возникавшие с тех пор опасности, проповедь не только не угасла, а процветает и ныне и делает большие и большие успехи; они же научили мудрствовать людей несведущих - земледельцев и пастухов. Эти-то последние, имея вместе со всем прочим внедренную в сердце любовь, - виновницу всякого добра, - не смотря на дальний путь, поспешили придти к нам, чтобы обнять своих братьев.
Вот и мы за такие дары, - разумею любовь и расположение, - отпустим их, снабдив средствами на дорогу, и поведем опять речь о клятвах, чтобы с корнем вырвать у всех из ума эту порочную привычку. Но наперед я хочу сегодня немного напомнить из сказанного вам раньше. После того как иудеи, удалившись из Персии и освободившись от этой тирании, возвратились в свое отечество, “вижу, - говорится, - летящий свиток (в греч. серп); длина его двадцать локтей, а ширина его десять локтей”, и от пророка, учившего их, слышали, что “это проклятие, исходящее на лице всей земли” и входящее в “дом клянущегося Моим именем ложно, и пребудет в доме его, и истребит его, и дерева его, и камни” (Зах. 5:1-4). При чтении этих слов в свое время [4], мы исследовали, почему (Господь) губит не только самого клянущегося, а разрушает и дом его, и указывали причину этого в том, что Бог хочет, чтобы наказания за тягчайшие преступления навсегда оставались, дабы все после этого были благоразумны. А так как клятвопреступник по смерти неизбежно погребается и предается недрам земли, то чтобы не похоронить вместе с телом и его нечестие, Бог и сделал самый дом могильным памятником, именно для того, чтобы все проходящие, видя его и зная причину разрушения, бежали подражания греху. Это случилось и с содомлянами: когда они возгорелись похотью друг на друга, сожжена была и сама земля ниспосланным с небес огнем, так как Бог хотел, чтобы наказание и за этот грех пребывало постоянно (Быт. 19). И заметь человеколюбие Бога: не самих грешников заставил Он непрестанно гореть в огне до настоящего дня, но, попалив их раз навсегда пожаром, сожег лицо земли и выставил его на вид всем желающим после того видеть; и теперь вид той земли блистательнее всякого голоса убеждает все последующие поколения, как бы взывая и говоря: не дерзайте на дела содомлян, не так поражает ум, как ужасающий вид, постоянно носящий следы несчастия. Это могут засвидетельствовать и побывавшие в тех странах; прежде, не смотря на то, что им часто приходилось слышать об этом при чтении Писания, они боялись не особенно сильно, а когда побывали и прошли ту страну, видели совершенное ее опустение, созерцали следы пожара и нигде не замечали настоящей земли, а все лишь золу и пепел, они уходили с ужасом, получив от этого зрелища великий урок благоразумия, так как самый способ казни напомнил образ греха. Как те ввели смешение бездетное, не завершавшееся чадорождением, так точно и Бог навел мщение, которое сделало чрево земли раз навсегда бездетным и лишенным всяких плодов. Поэтому-то Бог угрожает разрушить и дома клянущихся, дабы чрез их наказание сделать других более благоразумными.
3. А я укажу вам сегодня не один, и не два, и не три дома, разрушенных за клятву, а целый город и народ боголюбезный, племя, всегда пользовавшееся особенным попечением Промысла, и род, избежавший многих опасностей. В самом деле, - Иерусалим, град Божий, имевший святой кивот и все его служение, город, где были пророки и благодать Духа, и кивот, и скрижали завета, и стамна златая, где часто появлялись ангелы, - этот самый город, не смотря на бесконечное множество случавшихся войн и многочисленные нападения на него варваров, как будто окруженный стальною стеной, всегда лишь смеялся над всеми этими (врагами), и в то время, как вся страна была уже разорена, он один не потерпел никакого несчастия. Еще удивительнее то, что он даже прогонял врагов, часто нанося им тяжкие удары, и пользовался у Бога столь великим попечением, что Сам Бог говорил: “Как виноград в пустыне, Я нашел Израиля; как первую ягоду на смоковнице, в первое время ее, увидел Я отцов ваших” (Ос. 9:10); и относительно, затем, самого города: “когда в виноградной кисти находится сок, тогда говорят: “не повреди ее, ибо в ней благословение”” (Ис. 65:8). И все-таки этот возлюбленный Богом город, избежавший и столь многих опасностей, и получивший прощение за многие преступления, и один лишь смогший избежать пленения, в то время как все остальные были пленены не раз, не два, а многократно, был низринут за одну только клятву. Как (именно), об этом я сейчас скажу. Стал у них царем некто Седекия. Этот Седекия дал Навуходоносору, варварскому царю, клятву, оставаться его союзником; после этого изменил и перебег на сторону царя египетского, показав полное презрение к клятве, и потерпел то, что сейчас вы услышите. Но наперед необходимо сказать самую притчу пророка, которою он предуказывал все это. “И было ко мне слово Господне, - говорит пророк, - сын человеческий! предложи загадку и скажи притчу; скажи: так говорит Господь Бог: большой орел с большими крыльями, с длинными перьями (слав. – полный ногтей)” (Иез. 17:1-3). Здесь пророк назвал орлом царя вавилонского, а великим и великокрылым, и долгим по протяжению, и исполненным ногтей наименовал его по множеству войск, силе могущества и быстроте нападения, потому что подобно тому, как для орла крылья и ногти служат оружием, так и у царей таковым являются воины и кони. Итак, этот орел, говорится, “имеет повеление прийти на Ливан” (ст. 3). Что значит: повеление? - Решение, твердое намерение. А Ливаном пророк назвал Иудею, потому что последняя лежит подле этой горы. Затем, намереваясь говорить о клятве и договоре, (пророк) продолжает: “И взял от семени этой земли, и посадил на земле семени, поместил у больших вод, как сажают иву. И оно выросло, и сделалось виноградною лозою, широкою, низкою ростом, которой ветви клонились к ней, и корни ее были под нею же” (ст. 5-6) [5]. Здесь виноградом пророк назвал город Иерусалим, а указанием на то, что лозы его лежали над самим орлом, а корни его были внизу последнего, пророк означал договор и союз с ним, и что он сам подчинил себя ему. Затем, желая указать беззаконие, (пророк) говорит: “И еще был орел, - говоря о царе египетском, - с большими крыльями и вот, эта виноградная лоза потянулась к нему своими корнями [6], и простерла к нему ветви свои, чтобы он поливал ее из борозд рассадника своего” (ст. 7, 9), т. е. преступивший договор и клятвы будет ли в силе устоять, спастись и не пасть? Затем, показав, что этого не будет, и город непременно погибнет за клятвопреступление, (пророк) рассуждает о самом наказании и называет причину: “Не вырвут ли корней ее, и не оборвут ли плодов ее, так что она засохнет?” (ст. 9)? И желая показать, что он будет разрушен не человеческою силой, но (именно) потому, что чрез клятвопреступление он сделал себе врагом Бога, (пророк) присовокупил: “И не с большою силою и не со многими людьми сорвут ее с корней ее” (ст. 9). Такова притча. Далее пророк разъясняет ее, говоря так: “Вот, пришел царь Вавилонский в Иерусалим” (ст. 12). Затем, сказав далее кое о чем другом, (пророк) говорит о клятве и союзе: “Обязал, - говорит, - его клятвою” (ст. 13); затем, указывая на измену, говорит: “Но тот отложился от него, послав послов своих в Египет, чтобы дали ему коней и много людей” (ст. 15), и вслед за этим, показывая, что вся гибель происходит за клятвопреступление, присовокупляет: “Живу Я, говорит Господь Бог: в местопребывании царя, который поставил его царем, и которому данную клятву он презрел, и нарушил союз свой с ним, он умрет у него в Вавилоне. С великою силою и с многочисленным народом фараон ничего не сделает для него в этой войне. Он презрел клятву, чтобы нарушить союз. Посему так говорит Господь Бог: живу Я! клятву Мою, которую он презрел, и союз Мой, который он нарушил, Я обращу на его голову” (ст. 16-20). Видишь, как не один, не два раза, а многократно говорит Господь, что Седекия терпит все это за клятвопреступление: неумолим Бог, когда позорят клятву. С какою ревностью заботится Бог о том, чтобы не попирались клятвы, это можно видеть не только из наказания наведенного на город за клятвопреступление, но и из того, что Бог медлит (наказанием) и дает срок (на исправление). “В девятый год царствования своего, - говорится, - в десятый месяц, в десятый день месяца [7], пришел Навуходоносор, царь Вавилонский, со всем войском своим к Иерусалиму, и осадил его, и устроил вокруг него вал. И находился город в осаде до одиннадцатого года царя Седекии. В девятый день месяца усилился голод в городе, и не было хлеба у народа земли. И взят был город” (4 Царств. 25:1-4). Конечно, Бог мог бы тотчас же с первого дня предать их и подчинить власти врагов, но Он соизволил в течение трех лет помедлить и заставил их испытать тягчайшую осаду, для того именно, чтобы они, теснимые и извне - страхом пред врагами, и изнутри - голодом, одержащим город, принудили царя, хотя бы и против воли, подчиниться иноплеменнику, и, чтобы таким образом, несколько ослабилось преступление. А что это правда, а не моя догадка, послушайте, что говорит ему Бог чрез пророка: “Если ты выйдешь к князьям царя Вавилонского, то жива будет душа твоя, и этот город не будет сожжен огнем, и ты будешь жив, и дом твой; а если не выйдешь к князьям царя Вавилонского, то этот город будет предан в руки Халдеев, и они сожгут его огнем, и ты не избежишь от рук их. И сказал царь Седекия Иеремии: я боюсь Иудеев, которые перешли к Халдеям, чтобы [Халдеи] не предали меня в руки их, и чтобы те не надругались надо мною. И сказал Иеремия: не предадут; послушай гласа Господа в том, что я говорю тебе, и хорошо тебе будет, и жива будет душа твоя. А если ты не захочешь выйти, то вот слово, которое открыл мне Господь: вот, все жены, которые остались в доме царя Иудейского, отведены будут к князьям царя Вавилонского, и скажут они: "тебя обольстили и превозмогли друзья твои; ноги твои погрузились в грязь, и они удалились от тебя". И всех жен твоих и детей твоих отведут к Халдеям, и ты не избежишь от рук их; но будешь взят рукою царя Вавилонского, и сделаешь то, что город сей будет сожжен огнем” (Иерем. 38:17-23). Но когда пророк этими словами не убедил Седекию, и последний остался во грехе и беззаконии, то через три года Бог предал город, показав и свое человеколюбие и неразумие царя. Войдя с великой легкостью, (враги) сожгли дом Господень, и дом царя, и домы Иерусалима, и начальник телохранителей все большие здания сожег и разрушил стены Иерусалима, и повсюду был огонь варварский, потому что клятва руководила пожаром и везде разносила пламень. И остаток народа, бывший в городе, и перешедших к царю (вавилонскому) выселил начальник телохранителей. “И столбы медные, которые были у дома Господня, и подставы, и море медное, которое в доме Господнем, изломали Халдеи, и отнесли медь их в Вавилон; и тазы, и лопатки, и ножи, и ложки, и все сосуды медные, которые употреблялись при служении, взяли; и кадильницы, и чаши, что было золотое и что было серебряное, взял начальник телохранителей: столбы [числом] два, море одно, и подставы, которые сделал Соломон в дом Господень, - меди во всех сих вещах не было весу. И взял начальник телохранителей Сераию первосвященника и Цефанию [8], священника второго, и трех, стоявших на страже у порога, и Сафана архистратига [9]. И из города взял одного евнуха, который был начальствующим над людьми военными, и пять человек, предстоявших лицу царя, которые находились в городе, и писца главного в войске, записывавшего в войско народ земли, и шестьдесят человек из народа земли, находившихся в городе. И взял их Навузардан, начальник телохранителей, и отвел их к царю Вавилонскому в Ривлу. И поразил их царь Вавилонский, и умертвил их в Ривле, в земле Емаф” (4 Цар. 25:13-16, 18-21). Итак, вспомните теперь о серпе летящем и вселяющемся в доме клятвопреступника, и разрушающем стены и дерево и камень. Вспомните, как эта клятва, войдя в город, разрушила и дома, и храм, и стены, и блестящие здания, и превратила город в могилу; и ни Святое Святых, ни священные сосуды, ни что другое не отстранило казни и мщения за преступление клятвы. Так несчастно разрушен был город. Но сам царь потерпел судьбу еще более жалкую и скорбную. И подобно тому, как тот летящий серп истребил здания, так точно он поразил и этого, когда он бежал. “[Царь] ушел дорогою к равнине, - говорится, - и погналось войско Халдейское за царем, и настигли его на равнинах Иерихонских, и взяли царя, и отвели его к царю Вавилонскому в Ривлу, и произвели над ним суд: и сыновей Седекии закололи пред глазами его, а [самому] Седекии ослепили глаза и сковали его оковами, и отвели его в Вавилон” (ст. 4-7). Что значит: “произвели над ним суд”? - Он потребовал у него отчета, рассудился с ним, и сначала заколол его детей, чтобы он был зрителем своего несчастия и видел это жалостное и ужасное событие, а потом ослепил уже и его. Для чего, опять, совершается это? Для того, чтобы он отправился к варварам и обитающим там иудеям в качестве учителя, и чтобы взирающие познали чрез ослепленного, какое зло есть клятвопреступление, да не только эти, а чтобы и все, обитающие по пути, видя связанного и ослепленного, познали из этого несчастия тяжесть греха. Посему-то один из пророков говорит: “Он (Седекия) не увидит ее” (Иез. 12:13), а другой, что “он (царь Вавилонский) отведет Седекию в Вавилон” (Иер. 32:5). По-видимому, пророчество противоречиво. Однако нет, - истинно и то, и другое. Действительно, Вавилона (Седекия) не видел, но в то же время был и отведен в Вавилон. Итак, как он не видел Вавилона? А так, что в Иудее он подвергся ослеплению, потому что здесь вероломно нарушена была клятва, здесь же она и отмщена, и сам он потерпел казнь. А как отведен был в Вавилон? - Ставши пленником. Так как, следовательно, было два наказания - ослепление и плен, то пророки и разделили их, и один, указывая на его ослепление, говорит: не узрит Вавилона, а другой, намекая на его пленение, говорит: отведется в Вавилон.
4. Итак, братия, зная это и вспоминая сказанное раньше, отстанем наконец от дурной этой привычки; вот о чем прошу и умоляю всех вас. В самом деле, если в Ветхом Завете, когда от иудеев не требовалось совершенной мудрости, а допускались во многом послабления, за одно только клятвопреступление постиг столь великий гнев, такое разграбление и плен, то что придется терпеть тем, которые клянутся теперь, после явления закона, запрещающего делать это, и такого восполнения заповедей? Разве от нас требуется лишь то, чтобы мы пришли в собрание и прослушали то, о чем говорится здесь? Если мы, постоянно слушая, не исполняем того, что говорится, - это поведет лишь к большему осуждению и неумолимому наказанию. Какое оправдание и какое извинение будет у нас, когда мы, с раннего возраста и до последнего дня жизни собираясь здесь и получая такие наставления, остаемся подобными тем (иудеям) и не стараемся исправить ни одного недостатка? Не указывай мне на привычку. Я только негодую и сержусь, когда говорят, будто привычки мы победить не можем: если мы не победим привычки, то как станем выше похоти? Корень последней имеет свое начало в самой природе, потому что (иметь) желание естественно; но желать дурного - во всяком случае - дело свободной воли; а что до клятвы, то она получила начало даже и не в свободной воле, а в одном лишь легкомыслии. И чтобы тебе знать, что не вследствие трудности дела, а благодаря лишь нашему легкомыслию до такой степени распространился этот порок, поразмыслим, как много гораздо более трудных дел совершают люди, и притом не ожидая отсюда никакой награды. Поразмыслим, какие дела предписал дьявол, сколько требуют они труда, как много усилий; и, однако, трудность не послужила препятствием к исполнению этих предписаний. Скажи мне, что может быть труднее, как когда какой-нибудь юноша, отдав себя в распоряжение (людей), долженствующих размягчить его тело и сделать гибкими его члены, ревностно старается изогнуть все тело в точное подобие колеса и вертеться по полу, и вращением глаз, поворотами рук и всякими другими ужимками силится уподобиться женщине, и не размышляет ни о трудности, ни о постыдности подобных занятий? Кто не поразится опять, видя на сцене плясунов, которые пользуются членами своего тела как бы крыльями? А те, что бросают в воздух один за другим ножи, потом ловят все их за ручку, кого бы не в состоянии были пристыдить из тех, кто не желает поднять никакого труда ради добродетели? Или что можно бы сказать про тех мужей, которые, нося на челе шест, на подобие как бы дерева, утвержденного корнями в земле, так и сохраняют его в неподвижном состоянии? И что удивительно еще более, - они заставляют даже на верху шеста бороться маленьких детей; и ни руки, никакой другой член тела, а один лишь лоб надежнее любой привязи носит этот шест без колебаний. Иной, опять, по самой тонкой веревке шагает с таким бесстрашием, с каким люди проходят по ровной плоскости. И однако, все это, кажущееся неудобопостижимым и для ума, стало возможным для искусства. Скажи мне, что подобное можем сказать мы о клятвах? Какую укажем трудность? Какое усилие? Какое искусство? Какую опасность? Нам нужно только немного старания, и все для нас вскоре будет достигнуто. И не говори мне, что большую часть ты уже исполнил: если ты не исполнил всего, считай, что ты решительно ничего не сделал, потому что это немногое, оставленное без внимания, уничтожает и все остальное. Часто ведь люди, построив дом и наложив крышу, но, не обратив внимания на одну лишь ниспавшую черепицу, губили весь дом. То же самое можно наблюдать и на одеждах: и тут случившийся маленький разрыв, не будучи зашит, производит огромную прореху. Это часто бывает и с потоками, так как и эти, раз захватят только маленький вход, тотчас же введут и всю воду. Поэтому и ты, если и отовсюду оградил себя, а маленькая часть остается без защиты, то и эту последнюю огради от дьявола, чтобы тебе быть обезопашенным отовсюду. Видел серп? Видел главу Иоанна? Слышал историю с Саулом? Слышал об образе пленения иудейского? Вместе с тем слышал изречение Христа, гласящее, что не только клятвопреступление, а и клятва чем бы то ни было, есть дело дьявольское, и всецело изобретение врага (Мф. 5:33-34)? Узнал ты, что за клятвою всюду следует клятвопреступление? Итак, собери все это и напиши в уме своем. Не видишь, как женщины и малые дети привешивают к шее Евангелия в качестве великой охраны, и носят их повсюду, куда бы ни пошли? А ты заповеди и законы евангельские начертай в своем уме. Тут не надо золота и денег, не требуется покупать и книгу, а нужно лишь одно произволение и расположение воодушевленной души, - и будешь иметь вернейшее Евангелие, нося его не совне, а слагая его внутри, в тайниках души. Посему, встав с постели и выходя из своего дома, приводи себе на память следующий закон: “А Я говорю вам: не клянись вовсе” (Мф. 5:34), и будет тебе это изречение вместо поучения; не нужно много труда, а только немного внимания. А что это правда, очевидно вот откуда. Призвав своего сына, постращай и погрози немного посечь его, если он не исполнит этого закона, - и увидишь, как он тотчас же отстанет от привычки. Как, поэтому, не безрассудно, если малые дети, боясь нашего страха, исполняют заповедь, а мы даже и так не боимся Бога, как боятся нас сыновья! Итак, что я говорил раньше, то же самое говорю и теперь. Положим себе закон - не заниматься ни публичными, ни частными делами до тех пор, пока не выполним этого закона, а побуждаемые всячески необходимостью, мы легко достигнем успеха и украсим себя, украсим вместе с тем и весь город. Поразмысли только, чего бы стоило, если бы по всей вселенной разнесся слух о том, что в Антиохии господствует обычай, свойственный христианам, что там не встретишь ни одного человека, который бы произнес клятву, хотя бы настояла в том и крайняя нужда. Без сомнения, об этом услышали бы соседние города, вернее же не только соседние, а и до самых концов земли дошла бы молва, так как естественно, что и торговцы, имеющие с вами сношения, и другие, приходящие оттуда, рассказали бы обо всем этом. Многие, когда хвалят другие города, указывают на гавани, на рынок, на богатство товаров: дайте же приходящим сюда возможность говорить, что того, что есть в Антиохии, нельзя видеть нигде в других городах, так как люди, обитающие в этом городе, предпочтут скорее вырезать язык, чем произнести клятву. Это нам будет украшением и твердыней; мало того - доставит еще и великую награду, так как несомненно, что вам станут соревновать и подражать другие. А если приобретший даже одного или двоих получит у Бога великую награду, то какого вознаграждения не получите вы, воспитывающие всю вселенную? Итак, должно стараться бодрствовать и трезвиться, зная, что мы получим величайшее воздаяние не только за собственное исправление, но и за исправление других, и найдем великое благоволение у Бога, которое все мы непрестанно получая, да достигнем царства небесного во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
[1] Th Kuriakh thV episwzomenhV... Семеон Алляций в соч. de Dominicis et hebdomadibus Graecorum говорит, что 'Episwzomenh назывался у каппадокийцев праздник Вознесения Господня: там же он замечает, что h Kuriakh thV hpis. называлось 5-е воскресенье по Пасхе, т. е. то самое, которое предшествовало Вознесению. Но Тильмон, а за ним и новейшие издатели творений Златоуста - Монфокон и Минь склонны скорее признать в h Kuriakh thV episwzomenhV одно из последних воскресений четыредесятницы, в частности - воскресение страстей (т. е. неделю ваий).
[2] Жители сел и деревень в окрестностях Антиохии говорили сирским языком.
[3] Tribon - спартанский плащ (короче и грубее, чем иматий), а также - потертое платье, которое носили бедные; со времени Сократа - обычная одежда всех философов.
[4] Беседа 15:5.
[5] Последние слова 6-го ст. читаются в тексте LXX: tou epifainesqai auth (ampelw) ta klhmata authV (ampelou) ep¢ authn kai ai rizai authV upokatw authV (ampelou) hsan; в тексте Злат. вместо ep¢ authn и upokatw authV читается: ep¢ auton (aeton), upokatw autou (aetou), т.е. лозы его (винограда) на нем (орле) и корни его (винограда) под ним (орлом) были.
[6] Этим словом (и оплетение его на нем, kai o elix authV ep auton) в слав. соответствуют: "и корение его к нему" (kai ai rizai authV proV auton).
[7] В слав. пер.: "бысть в лето девятое царства его, в месяц десятый прииде… Греч. (LXX) изд. 1810 г. en tw mhni tw dekatw endekath tou mhnoV (одиннадцатый день месяца).
[8] ton Safan; в слав. "Софонию" (Sofonian).
[9] Слов "Сафана архистратига", совершенно нет в слав. переводе, равно как и у LXX.