СВЕТЛЫЙ сегодня у нас праздник, и торжественнее обыкновенного собрание. Какая же тому причина? Это, я знаю, дело поста еще не наступившего, но ожидаемого. Он нас собрал в отеческий дом, он сегодня привел в материнские объятия и тех, которые доселе были ленивы. Если же пост, только еще ожидаемый, внушил нам столько ревности, то, сколько благочестия он произведет в нас, когда явится и наступит? Так и город, ожидая прибытия страшного начальника, отлагает совсем беспечность и выказывает великую рачительность.
Но, услышав о посте, не испугайтесь (его, как) страшного начальника: он страшен не нам, но демонам. Если кто одержим злым духом, покажи ему лицо поста, и он, сковываемый страхом и удерживаемый как бы какими цепями, станет неподвижнее самых камней, особенно когда увидит в союзе с постом сестру и подругу поста - молитву. Поэтому и Христос говорит: "сей же род изгоняется только молитвою и постом" (Матф. 17:21). Если же он так прогоняет неприятелей нашего спасения и так страшен врагам нашей жизни, то надобно его любить и принимать с радостью, а не бояться. Если чего должно бояться, то бояться надобно пьянства и объедения, а не поста. Те, связав у нас сзади руки, предают нас рабами и пленниками жестокому владычеству страстей, как некоему свирепому господину; а пост, найдя нас в рабстве и в узах, разрешает от уз, избавляет от жестокого владычества и возвращает на прежнюю свободу. Так, когда пост и воюет против наших врагов, и освобождает (нас) от рабства, и возвращает на свободу, то, какого еще большего надобно тебе доказательства его дружбы к нашему роду? Ведь величайшим доказательством дружбы считается то, когда (другие) и любят, и ненавидят тех же самых, кого и мы.
Хочешь узнать, какое украшение для людей пост, какая он оборона и защита? Подумай о блаженном и чудном роде монашествующих. Они, убежав от мирского шума, и востекши на вершины гор, и построив кельи в тишине пустыни, как в некоей спокойной пристани, взяли себе пост в товарищи и сообщники на всю жизнь. Зато он и сделал их из людей ангелами; да и не их одних, но кто и в городах соблюдает его, - всех возводит он на самую высоту любомудрия. И Моисей, и Илия - столпы ветхозаветных пророков, хотя знамениты и велики были по другим (добродетелям), и имели великое дерзновение, однако же, когда хотели приступить к Богу и беседовать с Ним - сколько это возможно человеку, - прибегали к посту и на его руках возносились к Богу. Поэтому и Бог, лишь только создал человека, тотчас отдал его на руки посту, ему поручил его спасение, как нежной матери и наилучшему наставнику. "От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него" (Быт. 2:16-17) - это ведь род поста. Если же пост необходим в раю, то гораздо более вне рая; если лекарство полезно прежде раны, то гораздо более после раны; если оружие было нужно нам еще до начала войны с похотями, то гораздо более необходимо споборничество поста по открытии такой брани со стороны похотей и демонов. Если бы Адам послушал этого голоса [1], то не услышал бы другого: "прах ты и в прах возвратишься" (Быт. 3:19). Но как не послушал он того (голоса), так за это (постигли его) смерть, и заботы, и горести, и печали, и жизнь тягостнее всякой смерти; за это терния и волчцы; за это труды и болезни, и полная скорбей жизнь.
Видел ты, как Бог гневается, когда презирают пост? Узнай же, как Он и радуется, когда чтут пост. За пренебрежение поста Он наказал преступника смертью, напротив, за уважение к посту избавлял (постящихся) от смерти. И чтобы показать тебе силу поста, (Бог) дал ему власть, после уже приговора (над преступниками), по отправлении их на казнь, брать ведомых на смерть с самой середины пути и возвращать к жизни. И это сделал пост не с двумя, или тремя, или двадцатью человеками, но даже с целым народом. Тогда, как великий и дивный город ниневитян лежал уже на коленах, склонил голову к самой пропасти, и готов был принять направленный сверху удар, - пост, как некая свыше слетевшая сила, исторг его (город) из самых врат смерти и возвратил к жизни. Но если угодно, послушаем и саму историю. "И было", сказано, "слово Господне к Ионе": "встань, иди в Ниневию, город великий" (Ион. 1:1-2). Бог, предвидя бегство пророка, с самого начала хочет возбудить (в Ионе) жалость величием города. Но послушаем и проповеди.
2. "Еще сорок дней и Ниневия будет разрушена" (Ион. 3:4). Для чего же наперед говоришь о том зле, которое хочешь сделать? Для того, что не сделаю того, о чем говорю наперед. Для того Он угрожал и геенной, чтобы не отвести в геенну: пусть, говорит, устрашают вас слова - и не опечаливают дела. А для чего он ограничивает срок столь кратким временем? Для того чтобы ты и узнал добродетель иноплеменников, - иноплеменников, то есть ниневитян, которые в три дня могли утишить такой гнев (Божий) на их грехи, - и подивился человеколюбию Бога, Который удовольствовался трехдневным покаянием за столь великие беззакония, и сам ты не впадал бы в отчаяние, хотя бы и без числа согрешил. Как вялый душой и беспечный, хоть и получит много времени для покаяния, по лености не сделает ничего важного и не примирится с Богом, так добрый и пылающий рвением, и с великой ревностью совершающий покаяние, может и в краткое мгновение загладить грехи многих годов. Петр не трижды ли отрекся? Не с клятвой ли, в третий раз? Не оттого ли, что испугался слов какой-то ничтожной служанки? Что же? Много ли годов нужно было ему для покаяния? Нисколько; но в одну и ту же ночь он и пал и восстал, получил и рану и лекарство, и заболел и выздоровел. Как и каким образом? Тем, что он плакал и рыдал, или лучше тем, что плакал не просто, но с великой горячностью, и от сердца; потому и евангелист не сказал, что он только плакал, но – "плакал горько" (Матф. 26:75). А какова сила его слез, этого, говорит, никакое слово не может изобразить; только последствия ясно показывают. Преступно было то падение (Петра), потому что ни один грех не может сравняться с отречением (от Христа), - однако же, и после столь великого греха, (Христос) снова возвел его в прежнее достоинство и поручил ему управление вселенской церковью, и - что всего важнее - представил его имеющим больше любви к Господу, нежели все апостолы, потому что сказал: Петр, "Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они" (Иоан. 21:15)? А с такой любовью ничто не может сравняться в качестве добродетели. Так, чтобы ты не сказал, что Бог по справедливости простил ниневитян, как иноплеменников и несмысленных, - сказано ведь: "раб, который не знал волю господина своего, и сделал достойное наказания, бит будет меньше" (Лук. 12:47-48), - чтобы ты, говорю, не сказал этого, для этого Он и представил тебе Петра, - раба вполне знавшего волю Господа. И хотя он сделал самый тяжкий грех, однако же, смотри, на какую взошел высоту дерзновения.
Так и ты не отчаивайся из-за грехов: в грехе всего преступнее то, когда остаются в грехе, и в падении всего хуже то, когда лежат по падении. Об этом и Павел плачет и рыдает; это называет он достойным слез: (боюсь) да не так, говорит, когда приду к вам, "уничижит" меня "Бог мой и чтобы не оплакивать мне многих", не просто, "согрешивших", но "не покаявшихся в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали" (2 Кор. 12:21). А для покаяния какое время может быть удобнее времени поста?
3. Но возвратимся к истории. Услышав эти слова [2], пророк "и встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня, и пришел в Иоппию" (Ион. 1:3). Куда бежишь, человек? Разве ты не слышал, что говорит пророк: "куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу" (Псал. 138:7)? На землю? Но "Господня - земля и что наполняет ее" (Пс. 23:1). В ад? "Сойду ли", сказано, "в преисподнюю - и там Ты" (Пс. 138:8). На небо? Но "взойду ли на небо - Ты там" (Пс. 138:8). Или в море? Но "и там", сказано, "удержит меня десница Твоя" (Пс. 138:10), что и с ним (Ионой) случилось. Но таков грех: он доводит душу нашу до великого неразумия. Как люди с отяжелевшей от опьянения головой бродят без цели и без разбора, и случится ли перед ними яма, или стремнина, или что другое, они падают туда от неосмотрительности, - так и стремящиеся к греху, как бы опьянев, от желания совершить грех, не знают, что делают, не видят ничего - ни настоящего, ни будущего.
От Господа бежишь, скажи мне? Так подожди немного, и на самом деле узнаешь, что ты не можешь убежать и из рук подвластного Ему моря. Действительно, едва (Иона) взошел на корабль, как оно воздвигло волны и поднялось высоко. Как верная служанка, нашедши беглого со-раба, похитившего что-либо из господского имущества, дотоле не перестает всячески беспокоить принявших его, пока не возьмет его с собой, - так точно и море, нашедши и узнав своего со-раба, всячески беспокоит корабельщиков, мятется, воет, и хоть не влечет в суд, но угрожает потоплением кораблю вместе с людьми, если не отдадут ему со-раба. Что же корабельщики при этом? "И стали бросать в море кладь с корабля" (Ион.1:5). Но корабль не облегчался, так как вся тяжесть оставалась еще на нем, т. е. тело пророка, - бремя тяжкое не по существу тела, но по тяжести греха, потому что нет ничего настолько тяжкого и неудобоносимого, как грех и непокорность. Поэтому и Захария изобразил его под видом слова (Зах. 5:7), а Давид, описывая существо его, сказал: "беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя отяготели на мне" (Псал. 37:5). И Христос к тем, которые жили во многих грехах, взывал: "придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас" (Матф. 11:28). Так грех и тогда отягощал корабль и готов был погрузить его в воду; а Иона спал и храпел. Тяжелый это был сон, - не сон удовольствия, но скорби, - не беспечности, но печали, потому что добрые слуги скоро сознают свои грехи, что случилось и с Ионой. Совершив грех, он тогда же познал и тяжесть греха. Таково свойство греха, что он после того, как родится, пробуждает болезни в породившей его душе; не так, как бывает при нашем рождении. Мы, лишь только родимся, прекращаем болезни рождения, а он, коль скоро родится, терзает болезнями породившие его помыслы. Что же кормчий? "Пришел", сказано, "к нему" (Ионе), "и сказал ему: встань, воззови к Богу твоему" (Ион. 1:6). Он уже из опыта узнал, что то была не обыкновенная буря, но наказание, ниспосланное от Бога, - такое волнение, перед которым бессильно искусство человеческое, и что тут бесполезны руки кормчего; для укрощения его нужен был другой, лучший кормчий, управляющий всем миром; потребна была помощь свыше. Поэтому и корабельщики, оставив весла и паруса, и снасти, и все, отняв руки от весел, подняли их к небу, и молили Бога. Когда же и это не помогло, тогда, говорит Писание, "метнули жребий" (Ион. 1:7), и жребий открыл, наконец, виновного. Впрочем, они не просто взяли его и бросили в воду, но среди столь великого смятения и тревоги, как бы среди великой тишины, устроили на корабле судилище, дали ему (Ионе) говорить, дозволили защищаться, и все исследовали тщательно, как будто должны были отдать кому отчет в своем приговоре. Послушай же, как они исследуют все, как бы в судилище. "Скажи нам, за кого постигла нас эта беда? какое твое занятие, и откуда идешь ты? где твоя страна, и из какого ты народа" (Ион. 1:8)? Море уже обвиняло его, вопия против него, обличил и засвидетельствовал против него жребий - однако же, они, не смотря ни на вопль моря, ни на свидетельство жребия, не произносят еще приговора, но, как в судилище, хотя присутствуют и обвинители, предстоят и свидетели и улики, судьи дотоле не произносят приговора, пока сам подсудимый не повинится в своем грехе, так и здесь корабельщики, люди иноплеменные и несмысленные, соблюдали порядок, какой бывает в судах. И это (сделали они) среди столь великого страха, столь великого волнения, столь великой тревоги, когда море не давало им и вздохнуть, - так оно шумело и ярилось, с неистовством и воем воздымая непрестанные волны. Откуда же, возлюбленные, происходила такая попечительность о пророке? От устроения Божия. Бог так устроил это, вразумляя через это пророка быть человеколюбивым и кротким, и как бы взывая к нему и говоря: подражай корабельщикам, несмысленным. Они не пренебрегают и одной душой, не безжалостны и к одному твоему телу; а ты предал, сколько от тебя зависело, целый город, в котором столько тысяч жителей. Они, и открыв виновника приключившихся им бедствий, не спешат произнести обвинительный приговор, а ты, не имея причины обвинять ниневитян, потопил их и погубил. Притом ты не послушал, когда Я повелевал тебе идти с проповедью воззвать их (ниневитян) к спасению; а эти (корабельщики), и без всякого приказания, употребляют все средства, чтобы тебя, оказавшегося виновным, избавить от наказания. В самом деле, корабельщики и после обвинения от моря, после улики через жребий, когда и сам (Иона) обвинял себя и признался в бегстве, и тогда не устремились на погибель пророка, но медлили, удерживались и употребляли все средства, чтобы, и после такого обличения, не предать его неистовству моря. Но этого не дозволило море, или - лучше - не допустил Бог, желая вразумить Иону, как через корабельщиков, так и через кита. И точно, услышав: "возьмите меня и бросьте меня в море, и море утихнет для вас" (Ион. 1:12), - они усиливались подойти к земле, но волны не дозволили.
4. Так вот ты видел пророка бегущим: послушай же, как он и исповедуется из глубины - из чрева кита. То сделал (бежал) он, как человек, а это (исповедание) совершил, как пророк. Итак, море, приняв его, ввергло, как в некую темницу, в чрево кита, чтобы сохранить Господу беглеца невредимым. Ни лютые волны, взявшие его, не задушили его, ни более лютый, чем волны, кит, поглотивший его, не погубил в чреве, но сохранил и привел в город. И море, и кит оказали сверхъестественное послушание, чтобы пророк всем вразумился. И вот он, пришедши в город, прочел приговор, как царскую грамоту о наказании, и воззвал, говоря: "еще сорок дней и Ниневия будет разрушена" (Ион. 3:4).
Услышали это ниневитяне, и не показали неверия и пренебрежения, но тотчас поспешили к посту все - мужи, жены, рабы, господа, начальники, подчиненные, дети, старцы; даже и бессловесные не были изъяты от этого общественного подвига; всюду вретища, всюду пепел, всюду плач и вопль. И сам облеченный диадемой, сойдя с царского престола, разостлал под собой вретище, посыпал пепел, и, таким образом, исхитил город из опасности. Открылось необычайное явление: порфира уступила вретищу! В самом деле, для чего бессильна была порфира, то могло сделать вретище; чего не сделала диадема, то совершил пепел. Видишь, не напрасно сказал я, что бояться надобно не поста, но пьянства и объедения? Пьянство и объедение поколебали и грозили ниспровергнуть город, когда он стоял, а пост поддержал его и тогда, как колебался и готов был упасть. С постом и Даниил, войдя в ров львиный, вышел оттуда так, как будто был там с кроткими овцами. Львы, хоть и кипели яростью, и бросали убийственные взгляды, однако же, не коснулись лежавшей перед ними трапезы [3], но отказались от этой пищи, тогда как и сама природа возбуждала их (потому что нет ничего лютее этих зверей), и голод (потому что они не ели семь дней), как некий внутренний палач, понуждал их растерзать пророческую утробу. С постом и три отрока войдя в вавилонскую печь, и долгое время пробыв в огне, вышли из печи с телами светлее самого огня. Но если тот огонь был действительно огонь, как же он не сделал того, что свойственно огню? Если тела отроков были точно тела, как же они не потерпели того, что свойственно телам? Как? Спроси у поста, и он ответит тебе, и сам разрешит тебе загадку: это действительно была загадка. Природа тел боролась с природой огня, и победа осталась за телами! Видел ты чудную борьбу? Видел еще чудную победу? Подивись посту и прими его с распростертыми руками. Если он и помогает в печи, и сохраняет во рве львином и изгоняет демонов, и изменяет определение Божье и укрощает неистовство страстей и возводит нас к свободе, и производит великую тишину в помыслах наших, то не крайне ли было бы безумно убегать и бояться его, когда столько благ в руках у него? Он, говорят, измождает наше тело до немощи. Но чем более "внешний наш человек тлеет", тем более "внутренний со дня на день обновляется" (2 Кор. 4:16). А лучше сказать, если захочешь тщательно исследовать дело, то найдешь, что пост есть мать и здоровья телесного. И если не веришь моим словам, спроси об этом у врачей, и они яснее покажут это. Воздержание они называют матерью здоровья, а о болезнях в ногах, и о болезнях головных, об апоплексии и о рвоте, и о водяной болезни, и о воспалениях и опухолях, и о бесчисленном множестве других болезней говорят, что они происходят от лакомства и пресыщения, как от самого нечистого источника нечистые ручьи, пагубные и для здоровья тела, и для целомудрия души.
5. Итак, не будем бояться поста, который избавляет нас от столь великих зол. Не без причины внушаю вам это, но потому, что вижу много таких людей, которые уклоняются и бегут прочь, как будто их хотят отдать в руки какой-либо суровой жене, и губят сегодня сами себя пьянством и пресыщением. Поэтому советую: не губите наперед, объедением и пьянством, ожидаемой от поста пользы. И люди с расстроенным желудком, когда перед тем, как надобно им принять горькое лекарство, наполнят себя излишней пищей, и потом примут лекарство, то - горечь эту вытерпят, а пользы не получат, потому что они затруднили действие лекарства на испорченные мокроты. Поэтому врачи и советуют им ложиться спать не ужинавши, чтобы вся сила лекарств тотчас же обратилась на излишние мокроты, причиняющие болезнь. Так бывает и с постом. Если ты сегодня предашься великому пьянству, а завтра примешь врачевство поста, этим сделаешь, что оно будет для тебя бесполезно и бесплодно, и ты хоть понесешь труд, но не соберешь плодов поста, потому что он всю свою силу употребит против вреда, только что причиненного пьянством. Если же ты приготовишь для него легкое тело и примешь лекарство с трезвой мыслью, то можешь очистить много прежних грехов. Итак, не будем – и, вступая в пост упиваться, и после поста опять предаваться пьянству, дабы не случилось того же, что бывает, когда кто ударяет ногой больное тело, только что оправляющееся от болезни, и этим снова повергает его в более тяжкую болезнь. Это бывает и с нашей душой, когда мы в обоих случаях - и в начале и в конце поста - омрачаем облаком пьянства трезвость, полученную нами от воздержания. Как готовящиеся сражаться с дикими зверями сперва ограждают главные члены свои многими орудиями и щитами, и затем уже вступают в борьбу со зверями, так и теперь есть много людей, которые, готовясь сражаться с постом, как бы с диким зверем, ограждают себя объедением, и, до крайности обременив и омрачив себя, весьма неразумно встречают тихое и кроткое лицо поста. И если спрошу тебя: для чего сегодня идешь в баню? - ты скажешь: чтобы с чистым телом встретить пост. А если спрошу: отчего упиваешься? - ты опять скажешь: оттого, что готовлюсь вступить в пост. Но не странно ли этот прекраснейший праздник встречать с телом чистым, а с душой нечистой и опьяневшей? Можно бы сказать и больше этого, но для здравомыслящих и этого довольно для исправления. Итак, надобно прекратить слово, потому что хочу я послушать и голоса отца. Мы, как малые пастушеские дети, играем на легкой свирели, сидя под сенью этого святилища, как бы под дубом или тополем: а он, подобно тому, как отличный какой музыкант, настроив золотую арфу, стройностью звуков восхищает всех слушателей, - так и он доставляет нам великую пользу не стройностью звуков, но согласием слов и дел. Таких-то учителей и Христос ищет: "кто сотворит", сказал Он, "и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном" (Матф. 5:19). Таков и этот [4]; потому он и велик в царствии небесном. Да сподобимся же и мы, по молитвам его и всех сослужителей, получить царство небесное, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
[1] Т. е. повеления Божьего - не вкушать от дерева познания добра и зла.
[2] Встань и иди в Ниневию и проч. (Ион. 1:2).
[3] Т. е. брошенного в ров пророка.
[4] Т. е. епископ Флавиан, в присутствии коего говорена была беседа.