1. Мореплаватели особенно любят ту часть моря, которая снабжена частыми заливами и островами. Море без пристаней, хотя бы оно было спокойно, возбуждает в плывущих великий страх; а где со всех сторон расположены заливы, пристани и берега, там они плывут с великой уверенностью. Если когда и увидят они возмутившееся море, то, имея вблизи убежище, скоро и легко могут найти спасение от угрожающих бедствий. Вот почему не только тогда, когда они плывут близ пристани, но и тогда, когда находятся вдали, они получают великое утешение и от одного взгляда на нее. Обыкновенно не мало ободряет души их и представляющаяся издали вершина горы, и поднимающийся дым, и стада овец, пасущихся под горою. А когда они входят в самое устье пристани, тогда наслаждаются полною радостью. Тогда они и весла оставляют, и тела свои, страдавшие от соленой воды, освежают хорошей водою, и вышедши на берег и повалявшись немного по земле нагими телами, устраняют все неприятности, происходящие от мореплавания. Итак, подобно тому, как мореплаватели особенно любят эту часть моря по причине частых и непрестанных мест отдохновения, так и я особенно люблю это время года, не потому что мы избавились от зимы, не потому, что мы наслаждаемся летом, и приятно дует зефир, но потому, что мы имеем теперь частые духовные пристани, преемственно принимающие нас: разумею торжества святых мучеников. Подлинно, не столько пристани пловцов, сколько праздники этих святых имеют свойство оживлять верующих. Тех пристани избавляют от нападения морских волн и долговременного плавания; а участвующих в торжестве мучеников воспоминание о святых обыкновенно избавляет от смятения в душе, происходящего от злых и нечистых духов и непристойных помыслов. Приходит ли кто сюда отягченный скорбью – хотя бы от общественных, хотя бы от домашних дел – он оставляет ее всецело и возвращается отсюда, сделавшись спокойнее и бодрее, не от руля отступая и не весла откладывая, но свергая тяжелое и разнообразное бремя житейских неприятностей и исполняясь в душе великою радостью. Свидетелями всего этого вы сами, которые вчера наслаждались подвигами блаженного Варлаама, с великим удовольствием входили в его пристань, омылись от горькой воды житейских забот и от повествований о нем облегченными возвратились домой. А вот приближается и еще торжество в честь других мучеников. Но пока мы стремимся в их пристань, теперь станем подражать мореплавателям: как те, переплывая море, обыкновенно поют, облегчая труд песнями, так и мы, прежде чем вступить в пристань святых, будем передавать друг другу некоторые священные изречения, поставив предводителем этой прекрасной беседы блаженного Павла, и следуя тем путем, каким он сам повелевает. Каким же путем он повелевает нам идти? Путем пустыни и чудес, там совершившихся. Вы слышали сегодня, как он взывает и говорит: "Не хочу оставить вас, братия, в неведении, что отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море; и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие: ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос. Но не о многих из них благоволил Бог, ибо они поражены были в пустыне. А это были образы для нас, чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы. Не будьте также идолопоклонниками, как некоторые из них, о которых написано: народ сел есть и пить, и встал играть. Не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи. Не станем искушать Христа, как некоторые из них искушали и погибли от змей. Не ропщите, как некоторые из них роптали и погибли от истребителя"(1Кор.10.1-10). Эти слова, по-видимому, ясны, но для внимательных они представляют некоторое немалое недоумение. И, во-первых, не излишне спросить: для чего апостол напоминает о ветхозаветных событиях, и каким образом, беседуя об идоложертвенном, он перешел к этому повествованию, к изображению случившегося в пустыне? Он ничего не говорит напрасно и как случится, но при совершенной последовательности всегда соблюдает и строгое согласие в речах своих. Почему же и от чего перешел он к этому повествованию? Он укорял тех, которые неосторожно и без внимания приступали к идолам, вкушали от нечистой трапезы и касались идоложертвенного, и, показав, что они чрез это производили двойной вред, соблазняя слабых и сами делаясь причастниками бесов, и достаточно смирив мудрования их прежде сказанным и научив, что верующему должно иметь в виду не только свою пользу, но и других, затем желая сильнее внушить им страх, он напоминает о ветхозаветных событиях. Так как они слишком высоко думали о себе, как люди уверовавшие, освободившиеся от заблуждения, удостоившиеся ведения, сделавшиеся причастниками неизреченных таинств и призванные к небесному царству, то он, желая показать, что в этом нет никакой пользы, если жизнь не будет соответствовать такой благодати, поучает их событиями из ветхозаветной истории.
2. Но и при этом остается много вопросов. Почему он не беседует с ними словами Христовыми, находящимися в Евангелии, не напоминает им о геенне, о тьме кромешной, о черве ядовитом, об узах вечных, об огне, уготованном диаволу и ангелам его, о скрежете зубов и о других невыразимых мучениях? Если он хотел устрашить, то надлежало бы сделать это посредством важнейшего, а не того, что было в пустыне. Хотя и те были наказаны, но легко, кратковременно и в один день; а в будущем имеют быть наказания вечные и тягчайшие. Почему же он внушал им страх теми событиями, а не напоминал о словах Христовых? Он мог бы сказать им: не хочу оставить вас, братия, в неведении, какие Христос дал заповеди касательно тех, которые имеют веру, но не показывают хорошей жизни; даже и тех людей, которые совершали чудеса и пророчествовали, Он лишил царства небесного, сказав: "многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие" (Мф.7:22,23). И дев он не укоряет за веру и образ мыслей, а за нечестивую жизнь, бесчеловечие и жестокосердие, заключает от них брачный чертог; и одетого в нечистые одежды он изверг связанным не за то, что тот не держался правого учения, но за то, что вел порочную и нечистую жизнь; и тех, которых он повелел ввергнуть в огонь, уготованный диаволу и ангелам его, отослал туда не за то, что они отпали от веры, но за то, что никому никогда не оказывали милосердия. Обо всем этом и подобном апостол мог бы напомнить им и сказать: не хочу оставить вас, братия, в неведении, что все эти получили крещение, были причастниками таинств, показали много веры и имели совершенные познания; но так как они не вели жизни согласной с верою, то и лишены царства и преданы огню. Почему же он не сказал этого, но, оставив все это, сказал так: "не хочу оставить вас, братия, в неведении, что отцы наши все были под облаком", – напоминает им о том, что случалось при Моисее, умолчав о том, что относится к благодати? Не напрасно и не без какой-нибудь причины он делает это, потому что он был исполнен великой мудрости. Почему же и для чего? По двум причинам: желая сильнее тронуть их и вместе показать, что ветхий завет имеет великое сродство с новым. Многие из людей не верят в геенну, не признают будущего наказания и думают, что Бог угрожает червем неумирающим, огнем неугасающим, тьмою кромешною только для страха и вразумления; но и они не могут не верить прошедшему. О бывшем кто может сказать, что его не было? Тому, что еще не открылось и не осуществилось на деле, многие не верят, но никто, даже самый недобросовестный и бесчестный, хотя бы и захотел, не может не верить тому, что уже было и исполнилось. Поэтому апостол желает убедить их в правосудии Божием посредством того, что весьма известно, что уже исполнилось и от чего осталось много следов, и как бы так говорит: если ты думаешь, что нет ни геенны, ни наказания, ни мучений, и что Бог только угрожает этим, то, размыслив о прошедшем, поверь и будущему. Если один и тот же Бог управляет и прошедшим и настоящим, и в ветхом завете и при благодати, как и действительно Он один и тот же, то на каком основании Он, подвергнув наказанию и мучению тех грешников, нас, согрешающих так же, и еще гораздо хуже тех, оставить без наказания? Я спрашиваю: блудодействовали иудеи, и не были ли наказаны? Роптали, и не получали ли наказания? Совершенно необходимо признать это. Как же наказавший тех оставит ненаказанным тебя, дерзающего делать то же самое? Это было бы неосновательно. Но ты не подвергаешься наказанию здесь? Потому особенно и верь в геенну и будущее наказание, что ты не подвергаешься наказанию здесь. Если бы не имело быть никакого наказания после настоящей жизни, то ты, согрешивший одинаково с прежними, не оставался бы ненаказанным. Так и ты, если встретишься с человеком беспечным, беспутным и преданным разврату, и он станет говорить тебе, что нет ни мучений, ни геенны, а все это – басни, что Бог только угрожает этим, желал внушить страх, скажи ему: человек, ты не веришь будущему, потому что оно еще не явилось, не открылось и не совершилось пред твоими глазами; но кто может не верить тому, что было и исполнилось? Представь Содом и Гоморру. Эта страна не за какой-либо иной грех понесли наказание, а за то, что жители этих городов допускали беззаконное кровосмешение и непозволительные связи и совершенно извращали законы природы. Как же может статься, чтобы Бог, который тот же и тогда и теперь, наказав тех грешников без всякого снисхождения, оставит ненаказанным тебя, который, согрешая после них, достоин гораздо большего наказания и мучения, как получивший благодать и не вразумившийся их наказаниями?
3. Поэтому-то Павел, не сказав ничего о геенне, – так как многие не веруют в будущее, – желает образумить их тем, что уже совершилось и чему они достаточно верили, хотя будущее более страшно, прошедшее убедительнее для людей несовершенных, и последнее обыкновенно устрашает их больше первого. Вот почему он и указывает им на то, чему не мог не верить даже самый бесстыдный, а вместе с тем наносит смертельную рану Маркиону, Манесу и всем, которые заражены одною с ними болезнью. В самом деле, если не один и тот же Бог ветхого и нового заветов, давший и те заповеди, и будущее имеющий произвести, то напрасно говоришь ты мне это, Павел, и никакого страха ты не возбуждаешь в слушателях; слушатель может сказать: если иной тот Бог, и иной этот, то последний, конечно, не станет судить, по мнению первого и не с теми же будет сообразоваться законами. Если Богу ветхого завета угодно было всех наказывать и мучить, то для чего ты стращаешь и угрожаешь этим мне? Я имею другого Владыку, который будет судить меня. Таким образом, если бы был иной Бог ветхого, и иной Бог нового завета, то Павел сделал противное тому, что хотел сделать: не только не устрашил слушателя, но избавил его от всякого опасения и страха, чего не сделал бы никто из людей самых обыкновенных и неразумных, не только что Павел, исполненный такой мудрости. Отсюда очевидно, что один и тот же Бог, поразивший иудеев в пустыне и имеющий наказать согрешающих из нас, потому что – опять скажу то же – если бы Он был не один и тот же, то Павел не стал бы устрашать нас в будущем тем, что уже было совершено Им прежде; а так как Он один и тот же, то апостол внушает этим неотразимое ожидание наказаний, показывая, что нужно бояться и страшиться. Тот, кто наказал согрешивших отцов наших, не пощадит и нас, совершающих такие же грехи. Впрочем, следует обратиться к самому началу речи и разобрать каждое слово со всею точностью. "Не хочу оставить вас, братия". Учеников он назвал братьями, не по достоинству их, но по любви к ним, называя их этим именем. Он знал, хорошо знал, что нет ничего равного ей, и что высочайший вид достоинства есть тот, который выражает любовь. Этому, прежде всего, будем подражать и мы. Хотя бы иные были гораздо ниже нас, будем называть их почтительным именем – не только свободных, но и рабов, не только богатых, но и бедных. И Павел почтил таким названием не только богатых между коринфянами, не только свободных, знатных и славных, но и простых людей, и рабов, и всех вообще, потому что "во Христе Иисусе, нет раба, ни свободного", нет ни варвара, ни скифа, ни мудрого, ни немудрого, но уничтожено всякое неравенство житейского достоинства (Гал.3:28). И что удивительного, если Павел так называет подобных себе рабов, когда и Владыка его так назвал род наш, сказав: "Буду возвещать имя Твое братьям моим, посреди собрания восхвалять Тебя" (Пс.21:23). И не только назвал Он нас братьями, но и Сам благоволил сделаться нашим братом, облекшись нашею плотью и сделавшись причастником одного с нами естества. Этому самому удивляясь, Павел говорил: "ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово: посему Он должен был во всем уподобиться братиям": и еще: "как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные" (Евр.2:14,16,17).
Слыша все это, исторгнем из души нашей высокомерие, гордость и всякую надменность, и с великим тщанием будем стараться называть ближних именами почтительными и уважительными. Хотя это дело кажется маловажным и ничтожным, однако оно бывает причиною многих благ; равно как противное тому часто производило много несогласий, ссор и вражды. И не только это слово, но и следующее нужно обсудить с великой тщательностью. Сказав: "не хочу оставить вас, братия, в неведении", апостол присовокупил: "что отцы наши все". Не сказал: иудеи, или исшедшие из Египта; а – что? "Отцы наши все"; показывает и свое смиренномудрие тем, что не отказывается от родства с ними, хотя был столько выше их по добродетели, и вместе с тем обуздывает бесстыдный язык порицающих ветхий завет. Если бы он имел враждебное расположение к этому завету, то не упомянул бы в почтительных выражениях о живших тогда, которые все подлежали осуждению. "Все". Не без причины и не напрасно сказал он это слово: "все", но с великою мудростью. Не однажды только он произнес его, но и дважды, и трижды, и многократно, чтобы ты уразумел, что не без причины он употребил это слово. Сказав: "что отцы наши все были под облаком"; он продолжает: "и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море; и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие". Слышишь ли, как часто он повторяет: "все"? Он не сделал бы этого, если бы не хотел выразить какой-нибудь великой и дивной тайны. Если бы он употребил это слово просто, то достаточно было бы один раз сказать его и не повторять более, и выразиться так: "что отцы наши все были под облаком, и прошли сквозь море; и крестились в Моисея в облаке и в море; и ели одну и ту же духовную пищу; и пили одно и то же духовное питие". А между тем он не так сказал, но при каждом случае прибавил: "все", отверзая нам не малую дверь к уразумению его мысли, чтобы видеть его мудрость. Для чего же он часто повторяет это слово? Он желает показать, что есть великое сродство ветхого завета с новым, и что первый был образом последнего и тенью будущего. И, во-первых, этим он показывает их сходство. Как в церкви, – это желает он показать, – нет различия между рабом и свободным, между пришельцем и гражданином, старым и юным, мудрым и немудрым, частным человеком и начальником, женою и мужем, но всякий возраст, всякое звание и оба пола одинаково вступают в водную купель, хотя бы то был царь, хотя бы нищий, и получают одинаковое очищение, и это особенно служит величайшим доказательством нашего благородства, что мы посвящаем в таинства одинаково и нищего и носящего багряницу и нет никакого преимущества у последнего пред первым по отношению к таинствам, в таком же смысле и о ветхом завете он многократно употребляет слово: "все". В самом деле, ты не можешь сказать, что Моисей прошел по суше, а иудеи по морю, богатые иным путем, а бедные иным, женщины под воздухом, а мужчины под облаком, но сквозь море все, под облаком все и в Моисея все. Так как этот переход был прообразом будущего крещения, то, прежде всего, нужно было прообразовать то, что все участвовали в одном и том же, подобно тому, как и здесь равно участвуют в одном и том же. А как, скажешь, это могло быть прообразом настоящего? Когда ты узнаешь, что такое образ и что истина, тогда я представлю тебе объяснение и на это.
4. Что же такое тень и что истина? Мы обратим речь к изображениям, которые пишут живописцы. Ты часто видал, как на царском изображении, нарисованном темною краскою, живописец проводит белые полосы, и изображает царя и царский престол, и коней, предстоящих ему, и копьеносцев, и врагов связанных и поверженных. И, однако, смотря на все эти тени, ты не все узнаешь и не все понимаешь, но только неясно различаешь, что изображается человек и конь; а какой это царь и какой враг, ты не очень отчетливо видишь, пока наложенные настоящие краски не изобразят лица их и не сделают их яснейшими. Поэтому, как в этом изображении ты не требуешь всего, прежде наложения настоящих красок, но, хотя бы ты получал некоторое неясное представление о предмете, считаешь картину довольно совершенною, так рассуждай и о ветхом и новом завете, и не требуй от меня всего точного представления истины в образе; тогда мы и будем иметь возможность научить тебя, как ветхий завет имеет некоторое сродство с новым, и тот переход (чрез Чермное море) с нашим крещением. Там вода, и здесь вода; здесь купель, там море; здесь все вступают в воду, и там все: в этом сходство. Хочешь ли теперь узнать истину этих оттенков? Там чрез море избавились от Египта; здесь (чрез крещение) от идолослужения; там потоплен фараон, здесь – диавол. Там потонули египтяне, здесь погребается ветхий, греховный человек. Видишь сходство образа с истиною и превосходство истины пред образом. Образ не должен быть совершенно чуждым истине – иначе он не будет образом; но с другой стороны он не должен быть и равным истине – иначе он будет самой истиной, а должен оставаться в своих пределах, и не иметь всего, и не быть лишенным всего, что имеет истина. Если бы он имел все, то был бы самой истиной, а если будет лишен всего, то не может быть образом; но он должен одно иметь, а другое оставить истине. Итак, не требуй от меня всего в событиях ветхого завета; но если получишь некоторые малые и неясные намеки, принимай это с любовью. В чем же сходство этого образа с истиною? В том, что там все, и здесь все; там посредством воды, и здесь посредством воды; те освободились от рабства, и мы от рабства, но не такого: те от рабства египтянам, а мы от рабства бесам; те от рабства иноплеменникам, а мы от рабства греху; те приведены к свободе, и мы также, но не к такой, а гораздо лучшей. Если же наши обстоятельства лучше и превосходнее тех, не смущайся этим. Таково особенное свойство истины – иметь великое превосходство пред образом, но не противоположность и не противоречие. Что же значит: "и все крестились в Моисея"? Эти слова, может быть, неясны; постараюсь поэтому сделать их более ясными. Разливалось тогда море пред глазами израильтян, и повелено было им перейти этим странным и необычайным путем, которым никто из людей никогда не проходил. Они не решались, уклонялись и боялись. Моисей прошел первый, а за ним и все удобно последовали. Это значит: "крестились в Моисея"; поверив ему, они, таким образом, осмелились вступить в воду, имея предводителя путешествия. Тоже было и со Христом: выводя нас из заблуждения, избавляя от идолослужения и руководя к царству, Он сам проложил нам путь, восшедши первым на небеса. Итак, подобно тому, как израильтяне, поверив Моисею, решились идти, так и мы, веруя во Христа, смело совершаем свое странствование. А что именно это означают слова: "и все крестились в Моисея", ясно из истории, так как они не крестились во имя Моисея. Если же мы не только имеем в Иисусе Христе предводителя, но и крещаемся во имя Его, тогда как израильтяне не крестились во имя Моисея, не смущайся и этим, потому что, как я сказал, истина должна иметь некоторое великое и неизреченное превосходство (пред своим образом).
Видишь, что в крещении составляет образ, и что – истину? Теперь я объясню тебе, как прообразована там и (божественная) трапеза и приобщение таин, если опять ты не будешь требовать от меня всего, а станешь смотреть на события, как на тень и образы. Сказав о море, облаке и Моисее, апостол присовокупил: "и все ели одну и ту же духовную пищу". Как ты, говорит, выходя из водной купели, приступаешь к трапезе, так и они, по выходе из моря, приступили к трапезе, новой и необыкновенной: разумею манну. И еще: как ты имеешь необыкновенное питие – спасительную кровь, так и они имели питие необыкновенного рода, нашедши не источники и не текущие реки, но получив из камня твердого и безводного весьма обильные потоки. Поэтому он и назвал это питие "духовным"; не потому, чтобы оно было таким по своей природе, но потому, что было таким по способу произведения. Не по закону природы оно дано было им, а по действию Бога, который вел их. Это самое и он подтверждает в словах своих. Сказав: "и все пили одно и то же духовное питие", – а питием была вода, – и, желая показать, что слово: "духовное" относится не к свойству воды, а к способу ее произведения, он присовокупил: "ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос". Не свойство камня, говорит, но сила действующего Бога произвела эти потоки.
5. Здесь он с корнем вырывает и ересь Павла Самосатского. В самом деле, если все это совершал Христос, то, как говорят, будто Он начал существовать с того времени, когда Мария родила Его? Если события в пустыне оказываются совершившимися раньше Марии, а все это совершал Христос, по слову Павла, то необходимо Он был прежде этого рождения и прежде этого чревоношения, потому что несуществовавший, конечно, не мог бы совершать столь чудных и необыкновенных дел. Как словами: "и все прошли сквозь море", апостол изобразил величие церкви, прообразованной издревле, так и словами: "и все ели одну и ту же духовную пищу", он выразил опять то же самое. Подобно тому, как в церкви не иное тело принимает богатый, а иное бедный, и не иную кровь тот, а иную этот, – так и тогда не иную манну получал богатый, а иную бедный, и не иным источником пользовался тот, а иным худшим этот; но как теперь одна и та же трапеза, одна и та же чаша, одна и та же пища предлагается всем, приходящим сюда, так и тогда одна и та же манна, один и тот же источник предлагались всем. И, что подлинно чудно и удивительно, некоторые в то время старались собирать (манны) больше надлежащего, и такое любостяжание не приносило им никакой пользы. Доколе они соблюдали надлежащую меру, манна оставалась манною, а когда старались собирать более, то любостяжание обращало манну в червей; и хотя они делали это не в ущерб другим, – потому что, не похищая пищу у ближнего, они собирали больше, – однако были осуждены за то, что желали большего. Хотя они нисколько не вредили ближнему, но весьма много вредили себе самим, таким способом собирания приучаясь к любостяжанию. Таким образом одно и то же служило и пищею и наукою богопознания; вместе и питало тела и научало душу, и не только питало, но и избавляло от трудов. В самом деле, не нужно было ни запрягать волов, ни влачить плуга, ни проводить борозды, ни ожидать целый год плодов, но они имели трапезу готовую, свежую, новую и ежедневную, и самим делом научались евангельской заповеди – не заботиться о завтрашнем дне (Мф.6:34), так как не было никакой пользы от этой заботы, потому что если кто собирал больше, то собранное повреждалось и погибало и служило только обличением любостяжания. Далее, чтобы не считали манны за дождь, падающий естественным порядком, в день субботний ничего подобного не было; этим Бог внушал им две мысли, именно: что в предшествующие дни Он сам производил этот дивный и необыкновенный дождь, и что в этот день Он для того не посылал его, чтобы они невольно научались праздновать день субботний. И не по пище только, но и по одежде, и обуви, и по всему прочему можно было на самом деле видеть уже тогда исполняемыми заповеди, данные апостолам. Они, по распоряжению Божию, не имели ни дома, ни трапезы, ни ложа, ни второй одежды, ни обуви. Видишь, какое сходство ветхого завета с новым. Как после Христос учил апостолов касательно необходимых потребностей, подобным образом и у израильтян устроен был образ жизни, и вся тварь готова была к служению им. Для чего же, скажешь, все это было? Бог хотел поселить их в одном месте вселенной и повелеть, чтобы они постоянно там служили Ему и не создавали ни храма, ни жертвенника ни в каком другом месте вселенной, но только там приносили дары и жертвы, совершали празднества, читали закон и исполняли все прочие священные обязанности. Поэтому, чтобы не подумали, будто и промысл Его ограничивается тем определенным местом служения и будто Он есть их частный Бог, Он предварительно показал силу свою в чужой земле, в Египте, в пустыне, где никто не служил Ему, где никто не покланялся Ему; и тварь иногда служила к произведению действий противных ее природе, убеждая самых неразумных приписывать Ему и первоначальное сотворение вещей. Так море одних потопляло, а других спасало; и воздух то наносил град и губил иноплеменников, то приносил манну и питал иудеев. Равно и земля производила то мошек ко вреду врагов, то перепелов ко спасению своих. Для тех и днем была тьма, для этих и ночью свет. Египтяне, имея текущий Нил, погибали от жажды и засухи, а израильтяне, странствуя в пустыне сухой и знойной, пользовались водою в большом изобилии; тех одолевали жабы, а этих и исполины там не могли преодолеть.
6. Но для чего об этом напомнил нам блаженный Павел? По той причине, о которой я сказал вам вначале, чтобы ты знал, что ни крещение, ни отпущение грехов, ни ведение, ни приобщение таин, ни священная трапеза, ни сподобление тела, ни приобщение крови, и ничто другое не может принести нам никакой пользы, если мы не станем вести жизнь честную, строгую и чуждую всякого греха. А что действительно для этого он напомнил о таких событиях, видно из того, что он, представив образ крещения в море и облаке, и образ тайн в манне и камне, и сказав: "и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие", присовокупил: "но не о многих из них благоволил Бог" (1Кор.10:5). После столь многих, говорит, и столь великих чудес Бог не возлюбил их, а что? "Ибо они поражены были в пустыне". Для чего же говоришь ты нам об этом, Павел? "А это были образы для нас, чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы. Не будьте также идолопоклонниками, как некоторые из них, о которых написано: народ сел есть и пить, и встал играть" (Исх.32:6). Посмотри на мудрость Павла. Он сказал о грехе, сказал и о причине греха, сказал и о наказании за грех, научая нас всем этим – остерегаться подражания им. Причиною греха было объядение: "сел есть и пить". Грех – самое играние. Затем наказание: "поражены были в пустыне".
Далее: "не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали". Здесь он не высказал причины блудодеяния, а только наказание. Какое? "И в один день погибло их двадцать три тысячи". Почему же он не высказал причины, от которой происходило блудодеяние? Он предоставил любознательным обратиться к истории, и из ней узнать корень этого зла. В этом и состоит лучший способ врачевания, – говорит, от чего происходят болезни, и прилагать врачевства к ранам. Поэтому он и говорит: "это были образы для нас: о которых написано" (1Кор.10:11). Таким образом Тот самый, Кто сделал все это и наказал непослушных, вразумляет теперь нас не только словами, но и самими событиями; а это есть величайший способ вразумления. Видишь ли, как для находящихся в благодати он представил учителя, совершившего такие дела в ветхом завете, внушая, что Один и тот же, и сделал все то и говорить это чрез него? Если бы там был кто-нибудь иной, то он не назвал бы тогдашних событий образами настоящих и не сказал бы, что "описано в наставление нам", не представил бы нам такого учителя, которого не признавал бы Богом, и не устрашал бы тем, что было сделано Им тогда, нас, имеющих также "впасть в руки" Его. А теперь, желая внушить, что мы также имеем "впасть в руки", Его и что те и другие люди, тогдашние и нынешние, управляются Его законами, он напомнил о всем том и сказал: "описано в наставление нам". Итак, зная это, будем верить и прошедшему и будущему. Если же есть некоторые, неверующие будущему, то станем научать их усердию к добродетели прошедшим, повествуя о случившемся с содомлянами, рассказывая о бывшем во время потопа, напоминая о событиях в Египте, чтобы они, вразумившись наказаниями других и показав лучшую жизнь, приняли и учение о геенне и о воскресении. Ведь и теперь все, неверующие суду, таковы не от чего иного, как от развратной жизни и порочной совести, – так что, если мы очистим себя от грехов и вразумимся страхом прошедшего, то убедимся принять учение и о будущем. Как неправое учение обыкновенно ведет за собою дурную жизнь, так и развратная жизнь часто производит неправые учения. Итак, чтобы этого не случилось, будем повторять эти слова и себе самим и другим, постоянно сохранять правую веру и оказывать наилучшую жизнь, потому что со всех сторон доказано, что без нее и правое учение не принесет нам никакой пользы. Да сподобимся же молитвами святых и всех предстоятелей сохранить в целости правое учение, которое мы получили свыше и от предков, и сопровождать его сообразной с ним жизнью, чтобы нам получить обетованные блага, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.