1. Видишь ли, какое великое благо – кротость? Она больше жестокости уязвляет сердца наши и причиняет рану более чувствительную. Как тот, кто наносит удар телам затверделым, производит ощущение не столь сильное, а кто наперед смягчит их и сделает нежными, тот поражает сильнее, так точно и здесь – прежде надобно смягчить, и тогда уже поразить. Смягчает же не гнев, и не сильное обвинение, и не порицания, но кротость: гнев еще увеличивает ожесточение, а кротость уничтожает. Итак, если хочешь тронуть кого-либо обидевшего тебя, обращайся к нему с большою кротостью. Вот смотри, и здесь что делает кротость. Петр кротко напомнил иудеям об их преступлениях и ни чего более не прибавил; сказал о даре Божием, указал на благодать, как на свидетельство о минувших событиях, и еще далее простер слово, иудеи устыдились кротости Петра, потому что он с людьми, распявшими его Владыку и замышлявшими убийство против самих (апостолов), беседовал, как отец и заботливый учитель. Они не просто убедились, но и осудили самих себя, – пришли в сознание того, что сделали. Это потому, что он не дал им увлечься гневом и не допустил их разума до омрачения, но своим смиренномудрием рассеял, как некоторый мрак, их негодование, и тогда уже выставил на вид их преступление. Ведь так обыкновенно бывает: когда мы скажем, что нас обидели, обидевшие стараются доказать, что они не обижали; а когда скажем, что нас не обидели, но скорее мы сами обидели, – те поступают напротив. Поэтому, если хочешь привесть обидевшего в затруднение, – не обвиняй его, но вступись за него, и он сам будет обвинять себя: род человеческий любит спорить. Так сделал Петр. Он не осудил (иудеев) со всею силою, а напротив, постарался еще с возможною кротостью почти защитить их и потому тронул их душу. Откуда же видно, что они умилились? Из их слов. Что именно говорят они? "Что нам делать, мужи братия?" Тех, которых называли обманщиками, теперь называют братьями, не столько для того, чтобы сравнить себя с ними, сколько для того, чтобы расположить их к любви и попечению. А с другой стороны, так как апостолы удостоили их этого названия, то они и говорят: "что нам делать"? Не сказали тотчас: итак, покаемся; но предали себя на их волю. Как человек, застигнутый кораблекрушением или болезнью, увидя кормчего или врача, все предоставляет ему и во всем слушается его, – так и они признались, что находятся в крайнем положении и не имеют даже надежды на спасение. И смотри: не сказали они: как мы спасемся, но: "что нам делать"? Что же Петр? Здесь опять, хотя спрошены были все (апостолы), отвечает Петр. "Покайтесь", говорит он, "и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа" (ст. 38). И еще не говорит: уверуйте, но: "да крестится каждый из вас", – потому что веру они получали в крещении. Потом показывает и пользу (крещения): "для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа" (ст. 38). Если вы получите дар, если крещением дается "прощение" (грехов), то зачем медлите? Потом, чтобы сделать свое слово убедительным, присовокупил: "ибо вам принадлежит обетование" (ст. 39). И здесь разумеет то же обетование, о котором говорил и выше. "И детям вашим". Значит, более велик дар, когда у них есть и наследники благ. "И всем дальним": если дальним, то тем более вам – близким. "Кого ни призовет Господь Бог наш" (ст. 39). Смотри, когда говорит: "дальним"? Тогда, когда они были уже расположены к нему и осудили себя; ведь душа, когда осудит себя, уже не может завидовать. "И другими многими словами он свидетельствовал и увещевал, говоря" (ст. 40). Смотри, как везде (писатель) говорит кратко, как далек честолюбия и хвастовства. "Свидетельствовал", говорит, "и увещевал, говоря". Вот совершенное учение, внушающее и страх и любовь! "Спасайтесь", говорит (Петр), "от рода сего развращенного" (ст. 40). Ничего не говорит о будущем, но – о настоящем, чем люди всего более и руководятся; и показывает, что проповедь освобождает и от настоящих, и от будущих зол. "Итак охотно принявшие слово его крестились, и присоединилось в тот день душ около трех тысяч" (ст. 41). Как думаешь, во сколько раз больше знамения это одушевило апостолов? "И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении" (ст. 42). Две добродетели: и то, что терпели, и то, что – единодушно. "В учении", говорит, "Апостолов", для того, чтобы показать, что и после апостолы учили их долгое время. "В общении и преломлении хлеба и в молитвах". Все, говорит, делали вместе, все – с терпением. "Был же страх на всякой душе; и много чудес и знамений совершилось через Апостолов в Иерусалиме" (ст. 43). Это и естественно. Они уже не презирали их, как каких-нибудь простых людей, и внимали уже не тому, что видели, но ум их очистился. А как выше Петр говорил весьма многое, излагал обетования и показывал будущее, то они справедливо поражены были страхом; свидетельством же тому, что говорил он, служили чудеса. Как у Христа – прежде знамения, потом учение, затем чудеса, так и теперь. "Все же верующие были вместе и имели всё общее" (ст. 44). Смотри, какой тотчас успех: не в молитвах только общение и не в учении, но и в жизни. "И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого" (ст. 45). Смотри, какой страх появился у них. "И разделяли всем". Это сказал, чтобы показать, как они распоряжались имуществом. "Смотря по нужде каждого". Не просто (раздавали), как у язычников философы, из которых одни оставили землю, а другие много золота бросили в море: это было не презрением к деньгам, но глупостью и безумием. Диавол всегда и везде старался оклеветать создания Божии, как будто нельзя хорошо пользоваться имуществом. "И каждый день единодушно пребывали в храме" (ст. 46). Здесь указывает на то, каким образом они принимали учение.
2. Заметь, как иудеи ничего другого не делали, ни малого, ни великого, а только пребывали в храме. Так как они сделались ревностнее, то и к месту имели больше благоговения; и апостолы пока еще не отвлекли их, чтобы не причинить им вреда. "И, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа" (ст. 46, 47). Когда говорит: "хлеб", то, мне кажется, указывает здесь и на пост, и па строгую жизнь, – так как они принимали пищу, а не предавались роскоши. Отсюда пойми, возлюбленный, что не роскошь, но пища приносит наслаждение и что роскошествующие (живут) в печали, а не роскошествующие – в радости. Видишь ли, что слова Петра приводили и к этому – к воздержанию в жизни? Так-то не может быть радости, если нет простоты. Почему же, скажешь, они имели "любовь у всего народа"? По своим делам, по своей милостыне. Так не смотри же на то, что архиереи восстали на них по зависти и ненависти, но – на то, что они имели "любовь у всего народа. Господь же ежедневно прилагал спасаемых к Церкви" (ст. 47). "Все же верующие были вместе". Так везде прекрасно – единомыслие. "И другими многими словами он свидетельствовал". Это сказал (апостол), показывая, что не достаточно было сказанного; или еще: прежние слова были сказаны для того, чтобы привести к вере, а эти показывали, что должен делать верующий. И не сказал: о кресте, но: "и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа". Не напоминает им постоянно о кресте, чтобы не показалось, будто он поносит их; но просто говорит: "покайтесь, и да крестится каждый
из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов". В здешних судах закон относится иначе; но в (деле) проповеди грешник спасется тогда, когда сознается во грехах. Смотри, как Петр не пропустил того, что более важно; но, сказав сначала о благодати, присовокупил потом и это: "и получите дар Святаго Духа". И слово его было достоверно потому, что сами (апостолы) получили (Духа). Сначала говорит о том, что легко и что подает великий дар, и потом уже ведет к жизни, зная, что для них поводом к ревности будет то, что они уже вкусили столько благ. А так как слушатель желал узнать, что составляло сущность его очень многих слов, – он присоединяет и это, показывая, что это – дар Святого Духа. Таким образом те, которые приняли слово его, одобрили сказанное им, хотя слова его и были исполнены страха, и после одобрения приступают к крещению. Но посмотрим, что сказано выше. "И они постоянно пребывали в учении". Из этого видно, что не один день, и не два, и не три, но в течете многих дней они учились, так как перешли к другому образу жизни. "Был же страх на всякой душе". Если "на всякой", то – и на неуверовавших. Вероятно, они чувствовали страх, видя столь внезапное обращение, а может быть, (это происходило) и от знамений. Не сказал (Лука): вместе, но – "единодушно", потому что можно кому-либо быть и вместе, но не единодушно, разделяясь в мыслях. "В молитвах". И здесь не излагает учения, заботясь о краткости слова, хотя отсюда можно видеть, что (апостолы) питали их, как детей, духовною пищею, и вот они вдруг сделались ангелами. "И разделяли всем, смотря по нужде каждого". Они видели, что духовные блага общи и что никто не имеет больше другого, – и потому скоро пришли к мысли разделить между всеми и свое имущество. "Все же верующие были вместе". А что не по месту они были "вместе", видно из следующих затем слов: "и имели всё общее". "Все же", говорит; а не так, что один имел, а другой нет. Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим. Отсюда исторгнут был корень зол, и своими делами они показали, что слышали (слово проповеди). Говорил же (апостол) вот что: "спасайтесь от рода сего развращенного. Итак охотно принявшие слово его крестились, и присоединилось в тот день душ около трех тысяч" (ст. 40-41). Так как их было теперь три тысячи, то (апостолы) уже извели их вон, и они с дерзновением уже великим ежедневно приходили в храм и пребывали в нем. Так точно, не много после, поступают и Петр с Иоанном, потому что они еще не отвергали ничего иудейского; да и самое почтение к месту переходило к Владыке храма. Видел ли ты успех благочестия? Отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобретенные блага были больше. Никто не поносил, никто не завидовал, никто не враждовал; не было гордости, не было презрения; все, как дети, принимали наставления, все были настроены, как новорожденные. Но зачем я говорю в темном образе? Помните, как все были скромны, когда Бог поколебал наш город? В таком же точно состоянии находились тогда они: не было коварных, не было лукавых. Вот что значит страх, вот что значить скорбь! Не было холодного слова: мое и твое; поэтому была радость при трапезе. Никто не думал, что есть свое; никто (не думал), что ест чужое, хотя это и кажется загадкою. Не считали чужим того, что принадлежало братьям, – так как то было Господне; не считали и своим, но – принадлежащим братьям. Ни бедный не стыдился, ни богатый не гордился: вот что значит – радоваться! И тот считал себя облагодетельствованным и чувствовал, что он больше пользуется благодеяниями, и эти находили в том свою славу; и все были сильно привязаны друг к другу. Ведь случается, что при раздаянии имущества бывает и обида, и гордость, и скорбь; поэтому апостол и говорил: "не с огорчением и не с принуждением" (2Кор.9:7). Смотри, как многое (Лука) прославляет в них: искреннюю веру, правую жизнь, постоянство в слушании, в молитвах, в простоте, в радости.
3. Две (вещи) могли повергнуть их в печаль: пост и раздаяние имущества. Но они радовались и тому, и другому. Кто же людей с такими чувствами не полюбил бы, как общих отцов? Никакого зла не замышляли они друг против друга и все предоставляли благодати Божией. Не было страха между ними, не смотря на то, что они находились среди опасностей. Но всю их добродетель, гораздо высшую и презрения к имуществу, и поста, и постоянства в молитвах, (апостол) выразил (словом): "в простоте". Таким-то образом они неукоризненно хвалили Бога; или лучше: в этом-то и состоит хвала Богу. Но смотри, как они тотчас же получают здесь и награду: то, что они "находясь в любви у всего народа", показывает, что они были любимы и были достойны любви. Да и кто не изумился бы, кто не подивился бы человеку, простому нравом? Или кто не привязался бы к тому, в ком нет ничего коварного? Кому другому, как не этим, принадлежит спасение? Кому, как не им – великие блага? Не пастыри ли первые услышали евангелие? Не Иосиф ли, этот простой человек – чтобы подозрение в прелюбодеянии не устрашило его и не побудило сделать какое-либо зло? Не простых ли поселян избрал (Господь в апостолы)? Сказано ведь: "благословенна всякая простая[1] душа" (Притч.11:25). И опять: "кто ходит просто[2], тот ходит уверенно" (10:9). Так, скажешь, но надобно и благоразумие. Да что же иное и простота как не благоразумие? Ведь когда не подозреваешь ничего злого, тогда не можешь и замышлять зла. Когда ничем не огорчаешься, тогда не можешь быть и злопамятным. Обидел ли кто тебя? Ты не опечалился. Оклеветал ли? Ты ничего не потерпел. Позавидовал ли тебе? И от этого ты нисколько не пострадал. Простота есть некоторый путь к любомудрию. Никто так не прекрасен душою, как человек простой. Как по отношению к телу человек печальный, унылый и угрюмый, хотя бы он был и красив собою, теряет много красоты, а беззаботный и кротко улыбающийся увеличивает красоту, так точно и по отношению к душе. Угрюмый, хотя бы имел тысячи добрых дел, отнимает у них всю красоту; а открытый и простой – напротив. Такого человека можно безопасно сделать и другом, а если он станет врагом, с ним (не опасно) примириться. Не нужны для такого (человека) ни стражи и караулы, ни узы и оковы; он и сам будет пользоваться великим спокойствием, и все живущие с ним. Что же, скажешь, если такой человек попадет в общество дурных людей? Бог, повелевший нам быть простыми, прострет ему руку. Что проще Давида? Что лукавее Саула? А между тем, кто остался победителем? Что (сказать) об Иосифе? Не в простоте ли сердца пришел он к госпоже своей, а та не имела ли злого намерения? И, однако, скажи мне, потерпел ли он какой-либо вред? Что проще Авеля? Что коварнее Каина? И тот же, опять, Иосиф не просто ли обращался с своими братьями? Не потому ли он прославился, что все говорил с доверчивостью, между тем как братья принимали с злым умыслом? Он раз сказал о сновидениях, сказал и в другой раз, и не остерегался. И он же опять пошел к ним отнести пищу, и нисколько не остерегался, полагаясь во всем на Бога. Но чем больше они поступали с ним, как с врагом, тем больше он обходился с ними, как с братьями. Бог мог и не допустить, чтобы он впал (в руки братьев), но допустил для того, чтобы показать чудо и то, что, хотя они и поступят с ним, как враги, он будет выше их. Таким образом, если (простой человек) и получает рану, то получает не от себя, а от другого.
Лукавый же наносит удар прежде всего себе и больше никому. Таким образом он враг самому себе. Душа такого человека всегда полна печали, в то время, как мысли его всегда угрюмы. Если он должен выслушать или сказать что-нибудь, то все делает с нареканиями, все обвиняет. Дружба и согласие очень далеки от таких людей; у них ссоры, вражда и неприятности; такие люди и себя подозревают. Им даже и сон неприятен, равно как и ничто другое. Если же они имеют жену, – о! тогда они становятся всем врагами и неприятелями: бесконечная ревность, постоянный страх! Лукавый (πονηρός) потому так и называется, что он находится в труде (παρὰ τὸ πονει̃ν). Так и Писание всегда называет лукавство трудом, когда, например, говорит: "на языке его мучение и злоба" (Пс.9: 28); и еще в другом месте: "и то большая часть их - труд и болезнь" (Пс.89:10). Если же кто удивляется, почему вначале (христиане) были такими, а теперь уже не таковы, – тот пусть узнает, что причиною тому была скорбь, учительница любомудрия, мать благочестия. Когда было раздаяние имущества, тогда не было и лукавства. Так, скажешь; но об этом именно я и спрашиваю: отчего теперь такое лукавство? Отчего эти три и пять тысяч вдруг решились избрать добродетель и таким образом все сделались любомудрыми, а теперь едва находится один? Отчего тогда так были они согласны? Что сделало их ревностными и возбужденными? Что неожиданно воспламенило их? Это – потому, что они приступили с великим благоговением; потому, что (тогда) не было почестей, как теперь; потому, что они переселились мыслью в будущее, и не ожидали ничего настоящего. Душе воспламененной свойственно жить в скорбях: это считали они христианством, – они, но не мы; а мы теперь ищем здесь покойной жизни. Поэтому нам и не достигнуть, хотя бы и следовало, тех (добродетелей). "Что нам делать?" – спрашивали они, считая себя в отчаянном положении. Вы же, напротив: что сделаем? – говорите, – хвастаясь пред присутствующими и много думая о себе. Они делали то, что следовало делать, а мы поступаем напротив. Они обвинили себя, отчаялись в своем спасении; поэтому и сделались такими. Они оценили, какой великий дар получили.
4. Как же вам быть такими, когда вы все делаете не так, как они, а напротив? Они, как скоро услышали, тотчас крестились. Не сказали этих холодных слов, которые мы теперь говорим, и не думали об отсрочке, хотя выслушали еще не все оправдания, а только это: "спасайтесь от рода сего". Они не стали из-за этого медлить, но приняли эти слова, и что приняли, доказали делами и показали, каковы они были. Они, лишь только вступили в борьбу, тотчас сняли с себя одежды; а мы, вступая, хотим бороться в одеждах. Поэтому противник наш не имеет нужды в трудах, и мы, запутавшись в своих (одеждах), часто падаем. Мы делаем так же, как если бы кто, увидев настоящего борца, запыленного, черного, обнаженного, покрытого грязью и от пыли, и от солнца, и облитого маслом, потом и грязью, вышел сразиться с ним, а сам, между тем, издавал бы запах благовонных мазей, надел бы на себя шелковые одежды и золотую обувь, платье, ниспадающее до пят, и золотые украшения на голову. Такой человек не только будет препятствовать себе, но и, обращая всю свою заботу на то, чтобы не замарать и не разорвать одежд, тотчас падет от первого натиска и, чего боялся, то сейчас потерпит, будучи поражен в главные части тела. Наступило время борьбы, – а ты одеваешься в шелковые одежды? Время упражнения, время состязания, – а ты украшаешь себя, как на торжестве? Как же остаться тебе победителем? Не смотри на внешнее, но на внутреннее: ведь заботами о внешнем, как тяжкими узами, душа отовсюду связывается, так что мы не можем ни поднять руки, ни устремиться на врага, я делаемся слабыми и изнеженными. Хорошо было бы, если бы мы, и освободившись от всего (этого), могли победить ту нечистую силу. Поэтому и Христос, – так как не довольно отвергнуть только имущество, – смотри, что говорит: "пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим: и приходи, последуй за Мною" (Мк.10:21). Если же и тогда, когда оставим имущество, мы еще не безопасны, но имеем нужду в некотором другом упражнении и в неусыпных трудах, – то тем более, владея (имуществом), не сделаем ничего великого, но будем осмеяны и зрителями, и самим духом злобы. Ведь если бы даже не было диавола, если бы и никто не ратовал против нас, – и в таком случае бесчисленные пути отовсюду ведут сребролюбца в геенну. Где же теперь говорящие: зачем сотворен диавол? Вот здесь диавол ничего не делает, но все (делаем) мы. И пусть бы говорили это живущие в горах, – те, которые, по целомудрию, по презрению к богатству и по пренебрежению остальных благ, тысячи раз решились бы оставить отца, и дом, и поля, и жену, и детей. Но они-то всего более и не говорят этого, а говорят те, которым никогда бы не следовало говорить. Там, поистине, борьба с диаволом: а сюда не следует и вводить его. Но это сребролюбие, скажешь, внушает диавол. Убегай же от него и не принимай его, человек! Ведь если ты увидишь, что кто-нибудь из-за какой-либо ограды выбрасывает нечистоту и что (другой), видя, как его обливают, стоит и все принимает на свою голову, – ты не только не пожалеешь о нем, но еще будешь негодовать на него и скажешь, что он справедливо страдает. Да и всякий скажет ему: не будь безумен, и не столько будет обвинять того, кто бросает, сколько того, кто принимает. Между тем, ты знаешь, что сребролюбие – от диавола; знаешь, что оно – причина бесчисленных зол; видишь, что диавол бросает, как грязь, нечистые и постыдные помыслы, – и, с обнаженною головою принимая нечистоту его, ты не думаешь о том, между тем как следовало бы, посторонившись несколько, освободиться от всего этого. Как тот, если бы посторонился, избавился бы от грязи, так и ты не принимай подобных помыслов, и избегай греха, отвергни пожелание. Да как же, скажешь, мне отвергнуть? Если бы ты был язычником и ценил бы только настоящее, – может быть, это было бы весьма трудно, хотя и язычники делали это. Но ты – человек, ожидающей неба и того, что на небесах, – и говоришь: как отвергнуть? Если бы я говорил противное, тогда бы следовало затрудняться. Если бы я говорил: пожелай денег, ты мог бы сказать: как мне пожелать денег, когда я вижу такие (блага)? Скажи мне: если бы в то время, когда лежат пред тобой золото и драгоценные камни, я говорил тебе: пожелай олова, – разве не было бы затруднения? Ты, конечно, сказал бы: как могу я (желать этого)? А если бы я говорил: не пожелай, – это было бы легче. Не удивляюсь тем, которые пренебрегают (деньгами), но (удивляюсь) тем, которые не пренебрегают. Это – признак души, исполненной крайней лености, – души, ничем не отличающейся от мух и комаров, привязанной к земле, валяющейся в грязи, не представляющей себе ничего великого. Что ты говоришь? Хочешь наследовать жизнь вечную, и говоришь: как буду презирать для нее настоящую? Ужели можно это сравнивать? Хочешь получить одежду царскую, и говоришь: как презреть рубище? Ожидаешь, что тебя введут в дом царя, и говоришь: как презреть настоящую бедную хижину? Подлинно, мы виновны во всем, потому что не хотим сколько-нибудь возбудить себя. Все же, которые хотели, поступали, как должно, и делали это с большою ревностью и легкостью. Дай Бог, чтоб и вы, послушавшись нашего увещания, исправились и стали ревностными подражателями поживших добродетельно, – по благодати и человеколюбию единородного Его Сына, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.