1. Здесь (апостол) открывает нам еще другое, не только немаловажное, напротив очень важное средство к утешению, могущее ободрить душу, потопляемую бедствиями. Так как он сказал: "Бог избавил нас"(избавил ны есть), и все дело приписал щедротам Божиим и молитвам коринфян, то, чтобы не сделать чрез это своих слушателей беспечными, если они будут возлагать упование свое только на милосердие Божие и молитвы других, он далее показывает, что и сами (апостолы) немало сделали со своей стороны. На такое участие свое (апостол) и выше указал, когда говорил: "Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше" (якоже избыточествуют страдания Христова, избыточествует и утешение наше) (ст. 5). Но здесь он высказывает еще другую свою добродетель. Какую же? Ту, что: "Мы, – говорит, – где ни жили, везде поступали по чистой и искренней совести. А это немало служит к успокоению и утешению нашему, и не только к утешению, но и к другому, что гораздо более утешения, – к похвале". Так говорил (апостол верующим) как для того, чтобы и их научить не упадать духом в скорбях, но радоваться, если только будут иметь чистую совесть, так, отчасти, и для того, чтобы обличить пред ними лжеапостолов. И как в первом послании говорил он: "Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова" (посла мене Христос благовестити не в премудрости слова, да не испразднится крест Христов) (1 Кор. 1: 17), и: "чтобы вера ваша [утверждалась] не на мудрости человеческой, но на силе Божией" (да вера ваша не в мудрости человеческой, но в силе Божией будет) (1 Кор. 2: 5), так и здесь говорит: "не в мудрости, но благодатию Божиею". Кроме того, словом "не в мудрости" он намекает и на нечто другое, т. е. не обманом и обольщением; и таким образом посрамляет мирское научение. "Похвала наша, – говорит, – есть свидетельство совести нашей", т. е., когда совесть наша не имеет причины осуждать нас как преступников, преследуемых за худые дела. "Хотя бы, – говорит, – мы терпели бесчисленные бедствия, хотя бы нам отовсюду угрожали нападения и опасности, для нашего утешения, и не только для утешения, но и для получения венца, достаточно одного свидетельства чистой совести – что мы терпим эти бедствия не какое-нибудь преступление, но за угодное Богу, за добродетель, за истинное любомудрие и за спасение многих". Итак, первое утешение (о котором выше говорил апостол) проистекало от Бога; а это (о котором теперь говорит) от них самих, и было плодом чистой их жизни. Потому-то и похвалою он называет это утешение, что оно было плодом их добродетели. В чем же эта похвала и что свидетельствует нам совесть наша? "в простоте и богоугодной искренности" (Яко в простоте и чистоте), – т. е., ничего не делали коварно, или лицемерно, или притворно, или из лести, или злонамеренно, или для обмана и обольщения, или по другим подобным побуждениям; но поступали всегда со всякой свободою, простотою, истиною, в чистоте и незлобии сердца, с бесхитростною душою, не имели ничего, что бы нужно было скрывать, ничего зазорного. "не по плотской мудрости" (не в мудрости плоти), т. е., без коварства и лукавства, без изысканных слов и хитросплетенных умствований – это именно он и называет плотскою мудростью. Итак, чем (лжеапостолы) надмевались, то именно он отвергает и презирает, явно показывая этим, что плотское мудрование недостойно похвалы, и что сам он не только не ищет его, но еще стыдится и отвращается. "но по благодати Божией жили в мире" (но благодатию Божиею жихом в мире). Что значит: "по благодати Божией"? Значит – премудростью и силою, данными нам от Бога, проявляемыми в чудесах и победе над мудрецами, риторами, философами, царями и народами, несмотря на то, что мы люди грубые и ничего не заимствовали от мирской мудрости. И немаловажное это было утешение и похвала – в сознании, что они действовали не человеческою силою, но совершали все благодатью Божией. "В мире". Так было не в Коринфе только, но и по всей вселенной. "Особенно же у вас" (Множае же у вас). Что " Особенно ж у вас "? – "По благодати Божией жили". "У вас мы совершали, – говорит, – больше чудес и знамений, большую соблюдали осторожность и заботились о безукоризненном образе жизни". (Апостол) и это называет благодатью Божией, ей же приписывая и собственные подвиги. Там (в Коринфе) он совершил сверхдолжный подвиг, когда, щадя слабость коринфян, проповедывал у них Евангелие без всякого со стороны их возмездия. "Мы пишем вам не иное, как то, что вы читаете или разумеете" (Не иная бо пишем вам, но яже чтете и разумеваете) (ст. 13). Так как (апостол) высказывал себе великие похвалы, и, по-видимому, свидетельствовал только сам о себе, что могло показаться неудобным, то он приводит в свидетели того, что говорил, опять самих коринфян. "Пусть, – говорит, – никто не думает, что слова мои самохвальство, неоправданное делами: я передаю вам только то, что вы сами знаете, и, что я не лгу, в том мне свидетелями прежде других должны быть вы. Читая послания наши, вы видите, что в них написано то же самое, что вам известно о нас же на самом деле, и что ваше свидетельство не противоречит нашим посланиям, напротив – то, что вы прежде знали о нас, совершенно согласно с тем, что читаете о нас в посланиях". "Так как вы отчасти и уразумели уже" (Якоже и разумеете нас отчасти) (ст. 14), т. е., "Вы не по слуху знаете о наших делах, но из самого опыта". Слово же "отчасти" (апостол) употребил из скромности. Таков уже у него обычай: лишь только скажет о себе что-нибудь великое, по требованию необходимости (иначе он этого не делает), как тотчас старается смягчить возвышенность слов своих. "Надеюсь, до конца уразумеете" (Уповаю же, яко и до конца уразумеете) (ст. 13).
2. Видишь ли, как он на бывшем основывает надежду на будущее – и не только на бывшем, но и на силе Божией; не просто выразил уверенность, но все возложил на Бога и надежду на Него. "Мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа" (Яко похваление вам есмы, якоже и вы нам в день Господа нашего Иисуса Христа) (ст. 14). Здесь (апостол), представляя коринфян участниками и сообщниками в славе его деяний, предупреждает зависть, которая могла родиться в них от прежних его слов. "Похвала моя, – говорит, – принадлежит не мне одному, но от меня переходит и к вам, и взаимно от вас ко мне". Так как он превознес себя, указав на прошедшие свои дела и обещав такие же впредь, то, чтобы слушатели не вздумали упрекать его как человека высокомерного и не увлеклись, как я сказал, чувством зависти, он разделяет с ними славу свою, усвояя и им этот венец похвал. "Если, – говорит, – мы будем действительно таковы, то наша похвала будет и вашей славой, подобно тому, как, наоборот, когда и вы имеете добрую славу, мы радуемся, торжествуем и увенчиваемся". И здесь опять слова (апостола) показывают великое его смиренномудрие – он говорит не как учитель с учениками, а как ученик с равными учениками. Так он умеряет речь свою! И смотри, как он возводит коринфян к высшему и приучает их к любомудрию, когда устремляет мысли к великому дню Господню. "Не сказывайте мне, – говорит, – о настоящем, т. е. о поношениях, оскорблениях, насмешках, которые терпим от многих; земное ничто не важно – ни радости, ни печали, ни порицания, ни похвалы человеческие; но вспоминайте тот страшный и ужасный день, в котором все будет открыто. Тогда и мы прославимся в вас, и вы в нас, если откроется, что у вас были такие учители, которые ничему человеческому не учили, и, ведя жизнь непорочную, не подавали никакого повода к соблазну; а у нас были такие ученики, которые поступали не так, как обыкновенные люди – не колебались, но с готовностью принимали все и ни в чем не противомудрствовали. И ныне открыто это имеющим ум Христов, а тогда откроется всем. Итак, если мы и скорбим ныне, то не малое имеем и утешение, как от доброй совести, так и от ожидаемого тогда откровения. Ныне одна совесть наша знает, что мы во всем поступаем по благодати Божией, как и вы это знаете, и еще узнаете; а тогда и все люди узнают и наши и ваши дела, и увидят, как мы прославляемся друг за друга". Таким образом, чтобы (коринфяне) не подумали, что вся слава от похвалы принадлежит только одному ему, он представляет и им случай к похвалению, и тем отвлекает (их внимание) от настоящих скорбей. И как поступил относительно утешения, сказав: "утешаемся для вашего утешения" (утешаемся о вашем утешении), так и здесь поступает, говоря: "мы хвалимся вами, так же как и вы нами", делая их, таким образом, участниками себе во всем – в утешении, в страданиях и в самом спасении своем, поскольку и это спасение приписывает их молитвам, когда говорит: "при содействии и вашей молитвы за нас, избавил нас Бог" (споспешествующим и вам молитвою, избавил ны есть Бог). Так же точно и похвалу свою делает общею (с коринфянами). Как там говорил: "зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" (ведяще зане якоже общницы есте страстем нашим, такожде и утешению) (ст. 7), так и здесь говорит: "мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа. И в этой уверенности я намеревался придти к вам ранее" (похваление вам есмы, якоже и вы нам. И сим упованием хотех к вам приити прежде) (ст. 15). Какая это "уверенность"? "То, – говорит, – что я надеюсь на вас, что вы будете моею похвалою, а я вашею, что я от сердца люблю вас, что я не сознаю в себе ничего худого и уверен, что у вас все духовно, и что свидетелями в этом будете для нас вы". "Намеревался придти к вам … и через вас пройти в Македонию" (Хотех к вам приити и вами проити в Македонию). Но в первом послании (апостол) дал противное этому обещанию: "Я приду к вам, – говорит, – когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию" (прииду к вам … егда Македонию прейду; Македонию бо прохожду) (1 Кор. 16: 5). Итак, почему же он говорит здесь противное? Нет, не противное. Правда, это противоречит тому, что он писал прежде, но не противоречит его желанию. Поэтому он и не сказал здесь: "я писал вами пройти в Македонию", но: "намеревался". "Если, – говорит, – я и не так написал, но я все же прежде старался и желал придти к вам; до такой степени, – говорит, – не хотелось мне придти к вам позже, нежели как обещал, что даже хотел придти ранее". "Чтобы вы вторично получили благодать" (Да вторую благодать имате). Что такое "вторую благодать"? Т. е. сугубую – одну от послания, другую от присутствия. "Благодатью" же здесь называет он радость. "И через вас пройти в Македонию, из Македонии же опять придти к вам; а вы проводили бы меня в Иудею. Имея такое намерение, легкомысленно ли я поступил?" (И вами проити в Македонию, и паки от Македонии приити к вам, и вами проводитися во Иудею. Сие же хотя, еда что убо легкотою деях?) (ст. 16 и 17).
3. Здесь (апостол) уже прямо снимает с себя упрек в замедлении и неисполнении своего обещания придти (к коринфянам). Смысл слов его такой: "Я хотел придти к вам. Почему же не пришел? Не по легкомыслию ли и непостоянству? (А таково значение слов "легкомысленно ли я поступил?" (еда что убо легкотою деях). Нет. Почему же? Потому что, "что я предпринимаю, не по плоти предпринимаю" (яже совещаваю, не по плоти совещаваю). Что же значит: "не по плоти"? Не как плотской человек. "У меня то "да, да", то "нет, нет?" (Да будет у мене, еже ей ей, и еже ни ни?). Но и это еще не ясно. Что же такое он говорит? "Человек плотской, – говорит, – т. е. прикованный только к настоящему, в настоящем всегда живущий и не находящийся под влиянием Духа Божия, может пойти всюду и блуждать, где вздумает; напротив, служитель Духа Божия и им водимый и управляемый, не может всегда быть господином своей воли, завися от власти Духа. С ним бывает то же, что с верным рабом, который только исполняет приказания господина своего, и не имеет власти над собою, и не знает отдыха даже на малое время; он иногда обещает что-либо своим товарищам, но после не исполняет своего обещания, когда оно окажется противным воле господина его". Вот что значат слова (апостола): "не по плоти предпринимаю" (не по плоти совещаваю), то есть: "Я нахожусь под управлением Духа Божия, и не имею власти идти, куда хочу: я подчинен власти и повелениям Утешителя, и Его голос руководит и управляет мною. Потому я и не мог придти к вам; это не угодно было Духу Божию. Подобное часто бывало и судя по Деяниям Апостольским (Деян. 16: 6-9): когда апостолы намеревались идти вместе, Дух повелевал им идти в другое место. "Итак, что я не пришел к вам, несмотря на свое обещание, это зависело не от легкомыслия моего или непостоянства, но от Духа, которому я подчинен и должен повиноваться". Видишь ли и здесь обычный образ его умствования? Из того, что, по мнению других, служило доказательством, что он рассуждает по плоти, т. е., что он не исполнил своего обещания, – из этого самого он показывает, что он располагает собою всецело по Духу, совершенно противно предпринимаемому по плоти. "Что же, – скажет кто-либо, – разве (апостол) не по внушению Духа Божия обещался (придти)?" Нет (не по внушению Духа). Я и прежде говорил, что Павел не все предвидел будущее и имеющее совершиться успешно. Вот почему и в первом послании он говорит: "чтобы вы меня проводили, куда пойду" (да вы мя проводите, аможе аще пойду) (1 Кор. 16: 6), – конечно, из опасения, чтобы, сказавши "в Иудею", после не быть принужденным отправиться в другое место; здесь же, после того как этого не случилось, говорит уже: "а вы проводили бы меня в Иудею" (и вами проводитися во Иудею). Так как обещание придти к ним (в Коринф) было делом любви его к ним, то он и сказал об этом ясно. А желание его отправиться от них в Иудею нисколько их не касалось; потому он и сказал раньше об этом неопределенно. Но после, когда удостоверился и в этом, говорит здесь уже прямо, что пойдет в Иудею. И это сделано для пользы, чтобы кто-нибудь из них не подумал о нем более надлежащего. В самом деле, если бы (апостолы) не показали в себе никаких знаков немощи человеческой, то до какого бы нечестия могли дойти люди, когда, несмотря и на эти знаки, хотели принести в жертву им волов? И что ты удивляешься тому, что Павел не всегда знал будущее, если иногда не знал и того, о чем лучше молиться? "Ибо мы не знаем, – говорит, – о чем молиться, как должно" (О чесом бо помолимся, яко же подобает, не вемы) (Рим. 8: 26). И не только это говорит, чтоб показать свою скромность, но еще указывает и самый случай, когда он не знал, о чем лучше ему надлежало молиться. Когда же он не знал этого? Тогда, как молился об удалении от него искушений. "Дано мне, – говорит, – жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но [Господь] сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" (Дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости деет. О сем трикраты Господа молих. И рече ми: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается) (2 Кор. 12: 7-9). Видишь ли, как не знал (апостол), чего ему лучше надлежало просить? А потому и не получил, хотя и неоднократно молил о том. "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»" (Верен же Бог, яко слово наше, еже к вам, не бысть ей и ни) (ст. 18). Здесь (апостол) прекрасно разрешает возникавшее возражение. "Если ты, – могли ему сказать, – обещавшись придти к нам, отложил намерение, и у тебя нет "да да" и "нет нет", напротив, ты впоследствии переменяешь прежде сказанное тобою, как поступил касательно твоего путешествия к нам, – то – горе нам! – не случалось ли того же и в самой проповеди?" Итак, чтобы этого не подумали и не смущались, он говорит: "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»". "В проповеди, – говорит, – этого не было, а бывало это только в дороге и путешествиях. В проповеди наши слова всегда верны и неизменны", – "словом" же здесь называет он проповедь. Далее представляет неоспоримое доказательство этого, относя все дело проповеди к Богу. Слова его имеют такой смысл: "обещание придти было мое, т. е., я от себя обещал это; проповедь же не мое дело и не человеческое, но Божие; а что от Бога, то недоступно для лжи и обмана. Поэтому и сказал: "верен Бог", т. е. истинен. Итак, не заподазривайте того, что происходит от Бога, и в чем нет ничего человеческого". Упомянув же о "слове", (апостол) далее присовокупляет и объяснение, о каком слове он говорит.
4. Итак, какое же это "слово"? "Ибо Сын Божий, – говорит, – Иисус Христос, проповеданный у вас нами, мною и Силуаном и Тимофеем, не был «да» и «нет»" (Ибо Сын Божий, иже у вас нами проповеданный, мною и Силуаном и Тимофеем, не бысть ей и ни) (ст. 19). Здесь он выводит на сцену и других учителей для того, чтобы этим указанием не на слушателей только, но вместе и на учителей, еще более подтвердить достоверность своего свидетельства. Правда, (те, на кого указывает апостол), были ученики же; но он, по своему смирению, причисляет и их к чину учителей. Что же значит: "не был «да» и «нет»? "Я не извращал, – говорит, – смысла первой моей проповеди; не проповедывал вам ныне так, а завтра иначе, потому что это свойственно только заблудившемуся разуму, а не вере. "Но в Нем было «да»" (Но в Нем самом ей бысть), т. е., слово проповеди остается непоколебимо и твердо". "Ибо все обетования Божии в Нем «да» и в Нем «аминь», - в славу Божию, через нас" (Елика бо обетования Божия, в том ей, и в том аминь, Богу к славе нами) (ст. 20). Что значит: "все обетования Божии" (елика обетования Божия)? Много обетований содержит проповедь Евангельская, и о многих обетованиях благовествовали и проповедовали (апостолы). Они говорили и о воскресении, и о восхищении на небо, и о бессмертии, и о великих наградах в будущей жизни и неизреченных там благах. Эти-то обетования (апостол) называет непреложными и говорит, что в них не было – ей и ни. Смысл его слов такой: "Что я вам говорил об этих обетованиях, то не было иногда истинно, а иногда ложно, как мое обещание придти к вам, но всегда истинно". И, прежде всего, защищает догматы веры и слово о Христе, говоря: "И слово мое, и проповедь моя не было то «да», то «нет» (не бысть ей и ни); потом уже самые обетования: "ибо все обетования Божии в Нем «да»" (елика бо обетования Божия, в том ей). Если же верны обетования Божии, и нет сомнения, что Бог исполнит их, то тем более верен Он сам, и слово о Нем твердо, и нельзя сказать, что иногда Он есть, иногда же нет Его, но всегда есть, и один и тот же.
Что же значит: "в Нем «да» и в Нем «аминь» (в том ей, и в том аминь)? Этими словами он показывает, что обетования Божии непременно сбудутся, поскольку и существование, и исполнение их зависит от Бога, а не от человека. Итак, нечего бояться: обещает не человек, которого можно подозревать в неверности, но Бог, Который говорит и творит. "В славу Божию, через нас" (Богу к славе нами). Что значит: "в славу через нас"? Он исполнит обетования Свои чрез нас, т. е., изливая благодеяния Свои на нас, к славе Его. Это и значит: "В славу Божию". А если исполнение обетований служит к славе Божией, то они непременно исполнятся, потому что Бог не может презреть Своей славы, хотя бы и презрел наше спасение, равно как и в силу беспредельного Его человеколюбия. Кроме того, спасение наше тесно соединено с Его славою, которая открывается в исполнении обетований Его. Итак, если исполнение обетований служит к славе Божией, то, конечно, совершится и наше спасение. То же самое постоянно внушает (апостол) и в послании к Ефесянам, когда говорит: "в похвалу славы Его" (Ефес. 1: 14); и везде употребляет такие выражения, желая показать необходимость исполнения обетований Божиих. То же говорит и здесь, т. е., что обетования Божии непреложны, так как исполнение их служит не только к нашему спасению, но вместе и к славе Божией. "Итак, не беспокойся, – говорит, – о том, что обетования эти через нас возвещены, и не сомневайся в верности их исполнения, потому что исполнение их зависит не от нас, а от Бога, Которому они и принадлежат, так как мы возвестили вам не свои, а Его обетования". "Утверждающий же нас с вами во Христе и помазавший нас [есть] Бог: и запечатлевший и давший залог Духа в сердца наши" (Извествуяй же нас с вами во Христа и помазавый нас, Бог, и запечатлевший и давший обручение Духа в сердца наши) (ст. 21, 22). Опять из бывшего утверждает истину будущего. "Если, –говорит, – сам Бог утверждает нас во Христе, т. е., не попускает нам колебаться в вере во Христа, и сам помазал нас и даровал Духа в сердца наши, то как не дарует нам благ, обетованных в будущей жизни? Если он даровал уже начало и основание, корень и источник благ, т. е. истинное познание о Нем и причастие Св. Духа, то как же Он не даст тех благ, которые проистекают отсюда? Подлинно, если и настоящие блага, которыми пользуемся, даны ради тех, которых ожидаем еще, то тем более даровавший эти блага дарует и ожидаемые. И если первые блага Он даровал нам тогда, когда мы были еще врагами Его, то тем более дарует нам вторые, когда мы сделались уже любезными Ему. Потому-то (апостол) и не сказал просто – "Духа", но прибавил – "залог" (обручение), чтобы этим уверить нас в получении всего обещанного Богом. Действительно, если бы Бог не хотел даровать нам всего, что обещал, то не благоволил бы дать и залога, чтобы не потерять его попусту и напрасно. И смотри, какое благомыслие у Павла! "Что еще, – говорит он, – должно сказать в подтверждение того, что истина обетований зависит не от нас, когда и то самое, что вы твердо и непоколебимо стоите в вере, зависит не от нас, но от Бога? Утверждающий (Извествуяй же) (βεβαιών – утверждающий) вас, – говорит, – Бог, т. е., не мы утверждаем вас, потому что и мы сами имеем нужду в утверждающем. Итак, никто не должен думать, что истина проповеди чрез нас подвергается опасности. Сам (утверждающий нас в вере) все принял на Себя, сам о всем печется".
5. Что же значит: "помазавший и запечатлевший"? Значит – даровавший Духа, чрез Которого совершил и то и другое – помазание и запечатление, соделав нас вместе и пророками, и священниками, и царями, потому что в древности были помазываемы получавшие эти достоинства. Но мы ныне имеем не одно которое-нибудь из этих достоинств, но все три, и притом в высшей мере, так как мы и царство надеемся получить, и соделываемся священниками, когда приносим тела наши в жертву Богу, (по наставлению апостола, который) говорит: "представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу" (представите члены ваши жертву живу, благоугодну Богови) (Рим. 12: 1), наконец мы делаемся и пророками, потому что чего " не видел глаз, не слышало ухо" (око не виде и ухо не слыша), то открыто нам (1 Кор. 2: 9). Но царями мы можем быть еще и иначе, именно – если будем обуздывать неуместные помыслы. Что такой (обуздывающий свои помыслы) действительно есть царь, и даже более чем облеченный только в диадему, это я теперь же покажу вам. Царь имеет много войска, а мы и более того имеем помыслов. В самом деле, невозможно исчислить необъятного множества помыслов наших. Впрочем, можно видеть не только многочисленность наших помыслов, но и то, что в этом множестве их есть и полководцы, и тысячники, и сотники, и стрелки, и пращники. Что еще отличает царя? Одежды. Но и он (обуздывающий свои помыслы) облекается еще в лучшую и драгоценнейшую одежду, которой ни моль не снедает, ни время не истребляет. Он имеет и многовидный славный венец – венец милосердия Божия, как сказано: "благослови душе моя Господа … венчающего тебя милостию и щедротами" (Пс. 102: 1, 4); венец славы – "славою и честию увенчал Его" (Пс. 8: 6); венец благоволения Божия – "благоволением, как щитом, венчаешь его" (яко оружием благоволения венчал еси нас) (Пс. 5: 13); венец благодатей – "прекрасный венок для головы твоей" (венец бо благодатей приимеши на твоей главе) (Притч. 1: 9). Видишь ли, как разнообразно украшена эта диадема, и насколько она великолепнее обыкновенной. Но исследуем тщательнее и глубже принадлежности этих царей. Обыкновенный царь, имея во власти своей копьеносцев, всем им дает повеления, и все они повинуются и служат ему. Но я покажу тебе, что другой царь имеет бόльшую власть. Что касается числа подвластных, то оно у обоих равное, или даже у последнего и больше; остается только рассмотреть покорность (тому и другому оказываемую). Не представляй мне здесь в пример (царей) лишившихся царства, или умерщвленных собственными их телохранителями. Нет, не таких (царей) выведем на сцену, но с той и другой стороны поищем таких, которые благополучно управляли своими царствами. Итак, представь со своей стороны кого угодно, а я всякому, кого ты представишь, противопоставлю одного патриарха (Авраама).
Подумай, какое множество помыслов должно было восстать в душе его, когда ему повелено было принести в жертву сына? Однако все эти помыслы он покорил, и все они повиновались ему с бόльшим страхом, чем какому-нибудь царю его телохранители. Одним взором он укротил все помыслы, так что ни один из них не осмелился показать ни малейшего знака противоречия, но все преклонились пред ним, и покорились ему, как царю, хотя по природе они весьма непокорны и даже неукротимы. Не так страшны острия копий, прямо устремленных многочисленными воинами, как страшны были тогда эти помыслы. Естественная любовь отца к сыну не острее ли самых копий? Потому она могла и уязвлять душу отца гораздо глубже, чем самое изощренное острие копья. Не бывало столь острого копья, как остры были стрелы помыслов, изощряемые в глубине души родительскою любовью к сыну и пронзавшие сердце праведника. Там потребны и время, и намерение, и удар, и чувство мучительной боли, а затем уже следует смерть. Здесь же ничего подобного не требовалось; следовательно, и раны наносимы были несравненно скорее и глубже. Но, несмотря на то, что против него ополчилось тогда такое множество помыслов, в душе его была великая тишина; и все помыслы, предстоя пред ним в стройном чине, более украшали его, нежели устрашали. Итак, посмотри на этого праведника в ту минуту, когда он извлек нож, и противопоставляй ему каких тебе угодно царей – Августов, Кесарей. Ты, верно, не представишь ничего столь высокого, и никогда не найдешь образца столь величественного и столь достойного небес. Этот праведный муж восторжествовал тогда над самовластием самым могущественным, потому что нет ничего самовластнее природы. Поэтому хотя бы ты представил тысячи мужей, которые умертвили тиранов, ты не укажешь нам ни одного подобного мужа. Поистине, это была победа, свойственная ангелу, а не человеку. Смотри. Природа повержена долу со всем ее оружием, со всем воинством; а он твердо стоит, простерши руки не с венцом, но с ножом, который блистательнее всякого венца; и сонмы ангелов рукоплещут ему, и сам Бог с небес провозглашает его победителем. Так как он был гражданином неба, то оттуда же он получил и провозглашение. Итак, что может быть славнее этого? Или, лучше, что могло бы равняться этой награде? Если бы и на олимпийских играх одержавшего победу не глашатай, стоящий внизу, но сам царь, вверху сидящий, встав, провозгласил победителем, то не почел ли бы он такое провозглашение наградою, блистательнейшею самых венцов, и не обратил ли бы на себя внимания всех зрителей? Скажи же теперь, на какой степени славы и величия должно поставить этого святого мужа, которого не земной царь, но сам Бог с неба во всеуслышание провозглашает победителем, – не на олимпийском зрелище, но на зрелище целого мира, пред сонмами ангелов и архангелов? Если угодно, выслушаем и самое провозглашение. В чем же состояло это провозглашение? – "Авраам! Авраам! … не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (Аврааме, Аврааме, да не возложиши руки твоея на Исаака, ниже да сотвориши ему что: ныне бо познах, яко боишися ты Бога, и не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради) (Быт. 22: 12). Что же это значит? Ужели Тот, Который знает все вещи прежде бытия их, только теперь узнал (Авраама)? Ведь и человеку даже была очевидна богобоязненность этого мужа: столько показал он примеров своего повиновения Богу – напр., когда Бог сказал ему: "пойди из земли твоей, от родства твоего" (изыди от земли твоея и от рода твоего) (Быт. 12: 1), когда для Бога и из благоговения к Нему предоставил племяннику своему избрать плодоноснейшую страну, когда избавил его от великих и многих опасностей, когда по повелению Божию не усомнился идти в Египет, и не огорчился, когда там лишился было жены, и во многих других случаях. По этим примерам, как я сказал, богобоязненность (Авраама) мог знать и человек, не только Бог, Который не имеет нужды выжидать самых дел, чтобы видеть их последствия. Притом как же (Бог) и оправдал его, если не знал его? "Поверил, – говорится, – Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность" (Верова Авраам и вменися ему в правду) (Рим. 4: 3).
6. Итак, что же значит: "теперь Я знаю" (ныне познах)? Сирийский переводчик передает эти слова так: "теперь ты показал", т. е. людям. "Я сам, – говорит, – давно знал тебя, еще прежде всех Моих тебе повелений". Но почему же и людям (показал только) теперь? Разве прежние примеры недостаточны были показать его богобоязненность? Без сомнения, достаточны. Но этот последний пример, несомненно, настолько превосходит все прежние, что те в сравнении с ним кажутся ничего не значащими. Итак, "теперь Я знаю" сказано с тем намерением, чтобы превознести этот последний подвиг (Авраама) и поставить его выше всех других. Это обыкновенный образ выражения и у многих людей в случаях особенной важности и превосходящих прежние. Например, если кто получит от другого дар, несравненно больше прежних, то он обыкновенно говорит: "Теперь я узнал, что такой-то любит меня", выражая этим не то, чтобы он прежде не знал этого, а желая показать, что настоящий дар более всех (прежде полученных). Так и Бог, беседуя (с Авраамом) человеческим языком, говорит: "теперь Я знаю", желая показать не что иное, как превосходство настоящего его подвига, а не то, чтобы в это время только узнал его богобоязненность, или как велика эта богобоязненность. Так и тогда, когда Он сказал: "сойду и посмотрю" (приидите, сошедши узрим) (Быт. 18: 21), сказал так не потому, чтобы Ему нужно было сходить – ведь Он все наполняет, и все ясно видит – но для того, чтобы нас вразумить, что Он не без причины что-либо определяет. Также, когда Давид говорит: "Господь с небес призрел" (Господь с небесе приниче) (Псал. 13: 2), то этой метафорой, взятой от людей, означает в Боге точное познание. Так и здесь: "теперь Я знаю" для того сказал (Бог), чтобы показать, что этот подвиг выше всех прежних; и в подтверждение этого присовокупляет следующие слова: "не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (яко не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради). Не сказал просто – "сына", но присовокупляет еще – "единственного" (возлюбленнаго). В самом деле, (Авраам) с твердостью подвизался здесь не только против природы, но и против той любви к сыну, которая была особенно велика в нем, как в силу собственной добродетели, так и в виду многих добродетелей сына. Если же отцы неравнодушно переносят смерть и преступных детей, но и их оплакивают, то кто выразит высоту любомудрия этого отца, который решился заклать собственными руками сына, – сына настоящего, единородного, возлюбленного Исаака? Подлинно, этот подвиг блистательнее целых тысяч диадем и бесчисленных венцов. У того, кто носит обыкновенный венец, может отнять его не только внезапная смерть, но и прежде смерти еще тысячи неблагоприятных обстоятельств; напротив, у того, кто украшен этою необыкновенною диадемою, отнять все и после смерти не может никто – ни свой, ни чужой. Рассмотри же, прошу, и драгоценнейший камень в этой диадеме, потому что наверху она закрепляется как бы драгоценным камнем. Чем же это? Словом: "Для Меня" (Мене ради). В самом деле, не то удивительно, что не пощадил сына, но то, что – ради Него. О, блаженная десница! Какой чудный нож ты восприняла? О, дивный нож! Какая чудная десница тебя восприняла? О, дивный нож! На какое употребление ты назначен, какое ты совершил служение, и сколь чудным образом послужил? Как это – и обагрился ты кровью, и не обагрился? Я не знаю уже, что и сказать: так страшно было это таинство! Нож не коснулся тела отрока, не прошел чрез гортань этого святого, не обагрился кровью праведника; а если справедливее сказать, то и коснулся, и прошел, и обагрился кровью, и потоплен был в ней, и не был потоплен. Может быть, вам кажется, что я противоречу сам себе, как потерявший рассудок. И действительно, рассудок мой теряется при размышлении о чуде, случившемся с этим праведником; однако я нисколько не противоречу себе. Действительно, рука этого праведника вонзила уже нож в гортань сына, но рука Божия и вонзенному ножу не допустила обагриться кровью. Не Авраам только держал нож, но и Бог. И тогда как Авраам наносит удар решением воли, Бог останавливает его Своим гласом. Один и тот же глас и вооружил десницу праведника и удержал ее, и рука, управляемая Богом, как бы вождем, все делала по Его мановению, и во всех движениях повиновалась Его гласу. Смотри, в самом деле: Бог сказал: "заколи" – и она тотчас вооружилась; сказал: "не заколай" – и она тотчас отлагает оружие. Так искусно устроено было все. Таким образом, Бог показал в нем всему миру – вождя и воина, сонмам ангелов – венценосного священника, царя, увенчанного диадемою, или лучше сказать – ножом, с победным знамением в руке, героя, победителя без сражения. Подобно тому, как какой-нибудь военачальник, выставив вперед искусного и мужественного воина, одним вращением оружия, одним видом и быстротою движения его часто приводит в страх врага своего, так и Бог одним только произволением, одним только видом и положением праведника поразил и обратил в бегство всеобщего нашего врага диавола, который, я думаю, тогда бежал в страхе и ужасе. "Но, –скажет кто-нибудь, – почему же Бог не попустил деснице праведника обагриться кровью (сына), чтобы тотчас воскресить закланнаго?" Потому что Богу несвойственно принимать такие кровавые жертвы: они служат трапезою только для проклятых демонов. Здесь же (в жертвоприношении Авраамовом) открылись вместе – и человеколюбие Владыки, и верность раба. Прежде (Авраам) вышел только из земли своей; а теперь отказался даже от своей природы. Потому-то и получил сверх сына еще и другое несравненно большее, – и весьма справедливо. В самом деле, он решился не называться отцом, лишь бы перед Богом явиться верным рабом, и за это не только остался отцом, но сделался еще и священником. И так как он отказался от своего для Бога, за это и Бог, возвратив, что было его, даровал ему и Свое. Притом, когда враги строят козни праведникам, Бог попускает дойти искушениям до самого дела и тогда творит чудеса, – так было, напр., в печи вавилонской и во рве львином; когда же сам повелевает им что-либо, то повеление Его останавливается на готовности их исполнить его.
7. Скажи же теперь, чего еще недоставало к этой доблести? В самом деле, разве Авраам предвидел, что будет? Разве мог предугадывать человеколюбие Божие? Правда, он был пророк, но и пророк не все знает. Иначе, заклание (Исаака) было бы излишне и недостойно Бога. Если же ему нужно было узнать, что Бог силен воскресить и из мертвых, то это он гораздо убедительнее узнал в разрешении неплодия Сарры, или даже еще прежде этого примера, потому что веровал. Ты же должен не удивляться только этому праведнику, но и соревновать ему. Видя, как он во время такого великого возмущения и обуревания волн плывет как бы при ясной и тихой погоде, и ты, подобно ему, возьми в руки кормило послушания и мужества. Не о том только рассуждай, что он устроил жертвенник и приготовил дрова, но вспомни и то, что говорил ему сын его, и размысли, сколько страшных полчищ устремилось на него, когда он, отец, услышал от сына слова: "где же агнец?" (где овча?) (Быт. 22: 7). Подумай, сколько тогда восстало на него помыслов, вооруженных не железом, но огненными копьями, которые поражали и пронзали сердце его со всех сторон? Если и теперь многие, даже не будучи отцами, сокрушаются об этом и проливают слезы, не зная, чем кончилось это дело; многие же, и зная это, плачут, как я вижу, то какие страдания должен был вытерпеть тот, который родил, воспитал и, будучи уже в старости, имел только одного этого сына, которого теперь видит пред собою, слышит эти слова, и готовится тотчас умертвить? С другой стороны, какое благоразумие в словах (сына)! С какой кротостью он выслушивает ответ (отца)! И кто же тут действовал? Неужели диавол, чтобы еще более разжечь сердце (Авраама)? Нет, тут действовал Бог, чтобы еще более испытать и очистить златую душу этого праведника. Когда говорила жена Иова, тогда действовал диавол, потому что таков был совет (Иов. 2: 9). Но Исаак не произнес ни одного богохульного слова; напротив, все говорил весьма благочестиво и благоразумно. Необыкновенно трогательны были слова его, и как мед сладкие истекали из его спокойной и кроткой души. Каменное сердце могли смягчить такие слова; но они нисколько не тронули и не поколебали того адаманта (Авраама). Он не сказал: "Для чего ты называешь отцом того, кто немного спустя не будет твоим отцом; того, кто лишился уже этой чести?" Но для чего сын спрашивает (отца)? Конечно, не просто из любопытства и не по излишней любознательности, но потому, что и он заботился об исполнении предпринятого (жертвоприношения). Он так рассуждал с собою: "Если бы отец не хотел сделать меня участником (жертвоприношения), то не оставил бы рабов при подошве горы, а меня не взял бы одного (на гору)", вот почему он и спрашивает отца тогда, когда они были одни, и никто не мог слышать их разговора. Вот как благоразумен был этот сын! Мужи и жены, не воспламеняется ли сердце у всех вас? Не каждый ли из вас мысленно готов обнять и облобызать этого отрока? Кто из вас не дивится его благоразумию и не изумляется той благоговейной покорности его, по которой он и в то время как (отец) связывал его и возлагал на дрова, не испугался, не вскочил, не стал обличать отца, как бы сумасшедшего; напротив, позволил ему связать себя, вести и возложить на дрова, и все это перенес молча, как какой-нибудь агнец, или – лучше – как общий всех Владыка? И действительно, Исаак подражал Ему в послушании и кротости, и был образом Его: "как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен" (яко овча на заколение ведеся и, яко агнец пред стригущим его, безгласен) (Ис. 53: 7). Правда, отрок этот говорил; но говорил также и Владыка его. Как же он был безгласен? То есть ничего не говорил дерзко и грубо, но все так скромно и уступчиво, что слова его более, чем молчание, обнаруживали покорность и кротость его. Точно также и Христос хотя ударившему Его в ланиту и сказал: "если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" (аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще ли добре, что Мя биеши?) (Иоан. 18: 23), но этими словами еще более обнаружил Свою кротость, чем, если бы промолчал. И как Исаак произносил имя отца у жертвенника, так и Христос с креста взывал, говоря: "Отче! прости им, ибо не знают, что делают" (Отче, отпусти им: не ведят бо что творят) (Лук. 23: 34). Что же патриарх? "Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой" (Быт. 22: 8). Оба они произносят естественные имена, один – отца, другой – сына. Жестокая война и сильная буря поднимается с обеих сторон, а кораблекрушения нет ни на которой из них. И это потому, что всем управляет любомудрие. Потом, лишь только услышал Исаак имя Бога, ни слова уже не говорил более, чтобы не любопытствовать напрасно. Так благоразумен был этот отрок в самом цвете возраста! Итак, видишь, сколько воинств и в скольких сражениях победил этот царь? Подлинно, варвары, часто нападавшие на Иерусалим, не были так страшны для этого города, как (для Авраама) помыслы, отовсюду на него восстававшие. И, однако, он восторжествовал над всеми ими. Желаешь ли видеть в нем и священника? Доказательство не далеко. В самом деле, когда ты видишь его с огнем и ножом в руках стоящим у жертвенника, почему после этого будешь сомневаться в его священстве? Если хочешь видеть и жертву, им принесенную, можешь видеть – даже сугубую. Он принес сына, принес и овна, а прежде всего – свою волю. Кровью овна он освятил свою десницу, а закланием сына – свою душу. Таким образом, он рукоположен во священника кровью единородного и принесением в жертву агнца, подобно тому, как и (подзаконные) священники освящаемы были кровью (жертв) приносимых Богу. Желаешь ли, наконец, видеть (в Аврааме) и пророка? "Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался", – говорит (Христос) (Иоан. 8: 56). Так точно и ты в купели крещения соделываешься царем и священником и пророком: царем – повергнув долу все злые дела и умертвив греховные пожелания; священником – через посвящение себя Богу, чрез принесение тела своего в жертву Ему и чрез духовное заклание самого себя, (по словам апостола, который) говорит: "если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем" (2 Тим. 2: 11); наконец, соделываешься и пророком, – так как познаешь будущее, делаешься богодухновенным и запечатленным. Подобно тому, как воины запечатлеваются печатью, так и верующие – Духом Святым, чтобы всякому ты был заметен, если выйдешь из строя. Иудеи имели печатью обрезание, а мы – "залог Духа" (обручение Духа). Итак, узнав это и размыслив о высоком достоинстве, полученном нами в крещении, покажем в себе жизнь, достойную этой благодати, чтобы получить нам и будущее царство, которого все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.