1. Большая часть людей все делает и предпринимает с тою целью, чтобы заслужить себе расположение и начальников, и тех, которые знатнее их, – и они высоко ценят это (расположение) и считают себя счастливыми, когда достигают того, чего желают. Но если так важно заслужить расположение подобных себе людей, то, что же значит снискать благодать у Бога? Поэтому-то (апостол) всегда в начале своих посланий полагает (такого рода благожелания) и молится об этом, зная, что где есть благодать Божия, там не может иметь места никакое несчастье, но как бы ни были велики наши бедствия, все они прекратятся. И чтобы научить вас этому (приведу следующее): Иосиф находился в рабстве, был молод, неопытен и простосердечен, – и вдруг вручено ему было управление домом, и он давал отчет в этом египетскому вельможе. А вы знаете, какой это вспыльчивый и несговорчивый народ; при том, так как к этому еще присоединялась власть и могущество, то и гнев его, возбуждаемый сознанием своего могущества, становился еще сильнее. Это видно даже из того, как он поступил впоследствии. (Иосиф) пострадал вследствие обвинения госпожи, – хотя вероятнее было то предположение, что подвергся насилию не тот, кто имел в руках одежду, но тот, у кого она отнята. Поэтому следовало сказать к ней: если бы ты возвысила голос, то он убежал бы и, сознавая свою виновность, не дожидался бы прихода господина. Но он (египтянин) ничего этого не взял во внимание, напротив; безрассудно увлекшись гневом, бросил (Иосифа) в темницу. Так безрассуден был этот человек. Хотя он имел возможность из других обстоятельств выводить заключение о благонамеренности и рассудительности этого человека, однако по своему крайнему неблагоразумию он ничего этого не принял в соображение. Итак, тот, кто находился во власти столь злого господина, кому вверено было управление целым домом, кто был пришельцем, одиноким и неопытным, после того, как Бог обильно излил на него свою благодать, – перенес все искушения так, как будто они ничего не значили: и клевету госпожи, и опасность смерти, и темничное заключение, и, наконец, приблизился к царскому престолу. Итак, видел этот блаженный (Павел), какое значение имеет благодать Божия, и потому молит о ниспослании ее на них. Впрочем, он имеет здесь в виду еще и нечто другое. Именно, желая расположить их в пользу того, о чем намеревался писать в послании, – чтобы они, если бы даже он обличал и укорял их, не отступили от него, – с этою целью, прежде всего, приводит им на память благодать Божию, и таким образом смягчает их сердце, чтобы они, если бы даже испытали какое-либо огорчение, вспомнив о благодати Божией, которою спасены от больших зол, не пришли в уныние, подвергаясь меньшим, но в ней находили для себя утешение. Подобно тому и в другом послании он пишет: "Ибо если, будучи врагами, мы примирились с Богом смертью Сына Его, то тем более, примирившись, спасемся жизнью Его" (Рим.5: 10)."Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. Всегда по справедливости мы должны благодарить Бога за вас, братия, потому что возрастает вера ваша, (ст. 2– 3). Заметь избыток смирения! Сказав: "мы должны благодарить Бога за вас" дает им заметить и понять, что если другие, взирая на их подвиги, удивляются прежде всего не им, а Богу, то тем более мы (должны так поступать). С другой стороны, он ободряет их сердца тем, что по поводу переносимых ими страданий надлежит не плакать и рыдать, а благодарить Бога. И если Павел благодарит (Бога) за чужие блага, то что должно постигнуть тех, которые не только не благодарят, но еще терзаются завистью? "Потому что возрастает вера ваша, и умножается любовь каждого друг ко другу между всеми вами" (ст. 3). Как же, ты спросишь, может возрастать вера? Как? Когда мы терпим ради нее какие-нибудь бедствия. Поэтому много значит оставаться непреклонным (в вере) и не колебаться помыслами; когда усиливаются порывы ветров, когда идут проливные дожди, когда со всех сторон поднимается жестокая буря, когда сгущаются волны, и мы, несмотря на это, остаемся непоколебимыми, то это служит признаком не чего-либо другого, как только того, что возросла и превозросла и более возвышенною соделалась (наша вера). Подобно тому как при наводнении все ровные и низменные места скоро покрываются водою, а возвышенные остаются недостижимыми для нее, так и вера, которая достигла известной высоты, уже не ниспадает. Вот почему (апостол) не сказал: возрастает, но: "возрастает вера ваша, и умножается любовь каждого друг ко другу между всеми вами". Видишь ли, что в скорбях помогает нам и то, когда мы взаимно ограждаем и поддерживаем друг друга? Это доставляет также великое утешение. Итак, слабую любовь и веру скорби колеблют, а твердую соделывают более крепкой. Действительно, душа немощная, находясь в скорби, ничего не может перенести; напротив душа крепкая тогда особенно и обнаруживает силу. Обрати внимание на любовь (фессалоникийцев). Они не так поступали, чтобы одного любить, а другого нет; напротив их любовь была равна ко всем, – на это именно указал (апостол), когда говорит: "возрастает вера ваша, и умножается любовь каждого друг ко другу между всеми вами", – потому что их любовь в равной мере простиралась на всех, как на членов одного тела. Правдами в наше время мы находим любовь между многими, но такую любовь, которая бывает причиною раздора. В самом деле, когда мы будем по два, или по три соединяться, между собою, и эти два, или три, или четыре будут находиться между собою в большом согласии, а от всех прочих будут отделяться, так что между теми и другими уже не будет взаимного содействия и во всем доверия, – то это будет расторжение любви, а не любовь. Скажи мне: если глаз то попечение, какое он имеет о всем теле, перенесет на одну руку и, оставив без внимания все прочие члены, только о ней одной будет заботиться, то не повредит ли он этим всему телу? Без сомнения. Так и мы, если любовь, которая должна распространяться на всю Церковь Божию, сосредоточим на одном или двух только, то повредим этим и самим себе, и им, и вообще всем. Это свойственно не любви, а разобщению, разъединению и раздору. Так, если бы я взял от целого человека оторванную какую-либо часть, то хотя эта оторванная часть сама по себе составляла бы нечто единое, связное и стройное, однако она оставалась бы оторванною частью, потому что не находилась бы в связи с целым телом.
2. Какая польза оттого, что такого-то ты любишь весьма сильно? Это любовь человеческая. А если не человеческая, и ты любишь его для Бога, то люби всех, потому что Бог заповедал столько же любить и врагов. Если же Он заповедал любить врагов, то насколько более тех, которые нас ничем не огорчили? Но я люблю (и врагов), скажешь, хотя и не так сильно. Скажи лучше, что ты вовсе не любишь их. Когда ты осуждаешь (врага), когда завидуешь ему, когда злоумышляешь, против него, то как (можешь сказать, что) ты его любишь? Я ничего такого не делаю, говоришь ты. Но когда ты слышишь про него что- нибудь дурное и не заграждаешь уста говорящему, не отказываешься верить тому, что говорят, не прекращаешь (таких речей), то ужели это признак любви? "Умножается", – говорит, – "любовь каждого друг ко другу между всеми вами, так что мы сами хвалимся вами в церквах Божиих" (ст. 4). В первом послании он говорил, что все Церкви Македонии и Ахаии распространили о них молву, узнавши об их вере: "нам ни о чем не нужно", – говорит, – "рассказывать. Ибо сами они сказывают о нас, какой вход имели мы к вам" (1 Фес.1:8, 9); а здесь говорит: "мы сами хвалимся вами в церквах Божиих". Что же значат эти слова? Там (апостол) говорит, что (иные) не нуждаются в том, чтобы мы им рассказывали (о ваших подвигах); а здесь он не говорит, что мы рассказываем об них, но хвалимся и превозносимся ими. Поэтому, если мы и благодарим Бога за вас и хвалимся вами пред людьми, то тем более вы должны поступать так относительно того, что доставляет нам утешение. Если ваши добрые дела удостаиваются того, чтобы другие хвалились ими, то возможно ли сказать (что они составляют) для нас причину скорби? "Мы сами хвалимся",– говорит, – "хвалимся вами в церквах Божиих, терпением вашим и верою". Здесь он указывает на то, что уже много прошло времени (от начала их страданий), потому что терпение обнаруживается в течение долгого времени, а не в два или три дня. И не просто говорит только о терпении. Конечно, терпение выражается уже и в том, когда человек не наслаждается обещанными ему благами; но в настоящем случае он говорит о большем терпении. О каком же это? О таком, которое рождается вследствие гонений. Что он именно на это намекает, видно из того, что он дальше присовокупляет и говорит: "во всех гонениях и скорбях, переносимых вами". Они постоянно жили среди врагов, которые старались со всех сторон наносить им вред, и, несмотря на то, они обнаруживали непреклонное и непоколебимое терпение. Пусть устыдятся поэтому те, которые ради покровительства человеческого переменяют свои убеждения. Еще в самом начале (евангельской) проповеди, люди бедные и жившие дневным трудом вступили во вражду с людьми, которые управляли государством и занимали в нем первые места, – когда еще ни один царь и ни один правитель не находился в числе верующих, – выдержали они непримиримую брань, и несмотря на то не отказались (от своих убеждений). "Доказательство того, что будет праведный суд Божий" (ст. 5). Смотри, как он одно утешение прилагает к другому. Он сказал, что благодарим Бога, сказал, что хвалимся пред людьми, – и это уже утешительно; но то, чего всего больше ищет страждущий, состоит в освобождении от бедствий и в наказании тех, которые причиняли ему зло. Действительно, душа, когда бывает немощна, больше всего желает этого; напротив душа любомудрая и того даже (не желает). Что же значат слова: "Доказательство того, что будет праведный суд Божий"? Этим (апостол) указал на двоякое воздаяние: одно для тех, которые делают зло, а другое для тех, которые переносят его. Он как будто так говорил: чтобы открылась в этом правда Божия, что Он вас увенчает, а тех накажет. Вместе с этим он утешает их, показывая, что они будут увенчаны за свои труды и заботы, согласно с требованием справедливости. Но прежде он говорит то, что касается их самих. Действительно, хотя бы кто и сильно желал отомстить за себя, однако прежде всего ищет он награды себе. Поэтому-то (апостол) и присовокупил: "чтобы вам удостоиться Царствия Божия, для которого и страдаете". Итак, причина их страданий заключается не в том, что их гонители сильнее их, но в том, что этим именно путем они должны войти в царствие». "Многими", – говорит, – "скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие" (Деян.14: 22). "Ибо праведно пред Богом - оскорбляющим вас воздать скорбью, а вам, оскорбляемым, отрадою вместе с нами, в явление Господа Иисуса с неба, с Ангелами силы Его" (ст. 6, 7). "Ибо"[1] (είπερ) поставлено здесь вместо "как" (έπεί), – подобно тому как и мы употребляем (это выражение), говоря о предметах, которые считаем несомненными и неоспоримыми. Вместо того, чтобы сказать: весьма справедливо, он говорит: если справедливо пред Богом то, чтобы они подверглись мщению, то Он несомненно отомстит, – подобно тому как если бы кто сказал: если Бог заботится о предметах (мира), если Бог имеет попечение. Так и (апостол) употребил выражение "если", говоря о том, на что все были согласны, подобно тому, как если бы кто сказал: если Бог ненавидит злых людей, – употребляя это выражение с тою целью, чтобы заставить других сказать, что ненавидит, – а такого рода суждения не подлежат ни малейшему сомнению, потому что они сами знали, что это справедливо. "Оскорбляющим вас", – говорит, – "воздать скорбью, а вам, оскорбляемым, отрадою вместе с нами".
3. Что же? Ужели воздаяние будет равняться (поступкам)? Нет. Напротив, смотри, как из того, что он говорит после, открывается, что и наказание будет гораздо суровее, и награда гораздо значительнее. Вот и другое утешение (апостол говорит), что участвовавшие в страдании будут иметь одинаковый удел и в воздаянии, – это именно значит выражение: с нами, – уравнивая их таким образом в венцах с теми, которые совершили бесчисленные и гораздо большие подвиги. Далее он прибавляет к этому указание на время воздаяния, и посредством описания (самого события) возводит их мысли, как бы отверзая своим словом небеса и представляя их взору, и окружает Его (Господа) ангельским воинством, начертывая таким образом блестящее изображение как самого места, так и того, что на нем находится, чтобы через это дать им (фессалоникийцам) возможность несколько придти в себя. "А вам, оскорбляемым, отрадою вместе с нами, в явление Господа Иисуса с неба, с Ангелами силы Его, в пламенеющем огне совершающего отмщение не познавшим Бога и не покоряющимся благовествованию Господа нашего Иисуса Христа" (ст. 8). Если те, которые не слушаются Евангелия, подвергнутся наказанию, то чего не испытают те, которые при этом непослушании еще оскорбляют вас? Но заметь, прошу, мудрость (апостола). Он не сказал здесь: оскорбляющим вас, но: не послушающим. Следовательно, если не в отмщение за вас, говорит, то в отмщение за самого Себя (Господь) необходимо должен подвергнуть их наказанию. Таким образом, это сказано для большего удостоверения в том, что, во всяком случае, (гонители) должны быть наказаны, а предыдущее – для удостоверения в том, что (гонимые) удостоятся чести. Итак, удостоверение в неизбежности наказания приводит их к вере, а утешение – в том, что (гонители) подвергнутся этому страданию в отмщение за причиняемые верующим обиды. Хотя это было сказано к ним (фессалоникийцам), однако может иметь отношение и к нам. Поэтому когда будем находиться в несчастии, будем размышлять об этом.
Не будем радоваться наказанию других потому, что мы отмщены, но будем радоваться тому, что мы сами избежали такого наказания и взыскания. В самом деле, какая нам польза от того, что другие подвергнутся наказанию? Не будем поэтому, умоляю вас, питать в себе такого душевного расположения; пусть мысль о царствии побуждает нас вести добродетельную жизнь. Правда, тот, кто вполне до6родетелен, руководствуется не страхом и не желанием приобресть царство, но самим Христом, подобно тому, как делал Павел. Но мы будем помышлять о благах в царстве и о мучениях в геенне, и по крайней мере таким образом будем правильно образовывать и воспитывать себя, будем таким образом побуждать себя к исполнению того, что должны исполнить. Когда в настоящей жизни увидишь что-либо хорошее и великое, тогда подумай о небесном царстве, – и убедишься, что виденное тобою ничтожно. Когда (увидишь) что-либо страшное, то подумай о геенне, – и ты посмеешься над тем. Когда овладеет тобою плотская похоть, подумай об огне, размысли о самом удовольствии от этого греха, что оно ничтожно и что даже не приносить собою удовольствия. Если опасение преступить законы, которые здесь изданы, имеет такую силу, что удерживает нас от злодеяний, то тем более памятование о будущем, непрестанное мучение, наказание вечное. Если страх пред земным царем удерживает нас от стольких преступлений, то тем более страх пред Царем вечным. Каким же образом мы можем постоянно возбуждать в себе этот страх? Если будем всегда внимательны к словам Писания. В самом деле, если один вид мертвеца до такой степени смиряет наш ум, то насколько более геенна и огонь неугасающий, насколько более червь неумирающий? Если бы мы постоянно помышляли о геенне, то не скоро низринулись бы в нее. Для этого-то Бог и угрожает наказанием. Если бы размышление о геенне не приносило нам великой пользы, то Бог и не угрожал бы ею; но так как память о ней может способствовать надлежащему исполнению великих дел, то Он как бы некоторое спасительное лекарство посеял в наших душах грозную мысль о ней. Поэтому не будем пренебрегать великою пользою, которая отсюда рождается, но сделаем ее постоянным предметом разговора во время утреннего и вечернего стола. Разговор о приятных предметах не приносит ни малейшей пользы для нашей души, напротив соделывает ее более немощною, между тем, беседа о предметах печальных и скорбных отсекает от нее всякую рассеянность и изнеженность, обращает ее на истинный путь и воздерживает даже тогда, когда она покорилась немощи.
Кто рассказывает о театрах и актерах, тот не доставляет этим нашей душе ни малейшей пользы, напротив еще более разжигает ее и соделывает более легкомысленною. Кто занимается чужими делами и любопытствует узнавать их, тот часто чрез такое любопытство подвергает ее опасности. А тот, кто говорит о геенне, не подвергается никакой опасности и в то же время соделывает душу свою более целомудренною. Может быть, ты боишься таких страшных речей? Не думаешь ли ты, что погасишь геенну, если не будешь говорить о ней? Или – что воспламенишь ее, если будешь говорить? Будешь ли ты говорить, или нет, – огонь (геенский) все же будет гореть. Постоянно говори о ней для того, чтобы никогда не впасть в нее. Невозможно, чтобы душа, постоянно занятая мыслью о геенне, скоро согрешила. Выслушай поэтому превосходное наставление: "Во всех делах твоих помни о конце твоем, и вовеки не согрешишь" (Сир.7:39). Быть не может, чтобы душа, которая боится быть призванною к отчету в своих поступках, не была ленивою к преступлениям. Страх, укрепившись в нашем уме, не оставляет в нем места ничему мирскому. Если речь о геенне, только по временам занимающая нас, так смиряет и укрощает, то мысль о ней, постоянно пребывающая в душах, не лучше ли всякого огня очищает душу? Не столько будем помнить о царствии, сколько о геенне, потому что страх имеет больше силы над нами, чем о6етования, – и я знаю, что многие пренебрегли бы тысячью благ, если бы только остались свободными от наказаний; так и для меня теперь довольно только того, чтобы я не подвергся взысканию, чтобы я не был наказан. Никогда не впадет в геенну тот, кто всегда имеет ее пред глазами. Никогда не избежит геенны тот, кто презирает ее. Подобно тому как у нас тех людей, которые боятся судилища, не влекут на судилища, напротив те, которые ими пренебрегают, чаще всего подвергаются им, – так и там. Если бы ниневитяне не убоялись погибели, то они погибли бы; но так как они убоялись, то и не погибли. Если бы жившие при Ное устрашились потопа, то и не погибли бы в потопе. И содомляне, если бы убоялись, не были бы потреблены огнем. Великое зло – пренебрегать угрозами. Кто пренебрегает угрозами, тот вскоре на опыте узнает их следствия. Ничего не может быть полезнее беседы о геенне; она соделывает наши души чище всякого серебра. Послушай, что говорит пророк: "ибо все заповеди Его предо мною, и от уставов Его я не отступал" (Пс17:23). И Христос постоянно беседовал о геенне, потому что хотя это опечаливает слушателя однако и приносит ему величайшую пользу.
4. Такие (свойства) имеет все то, что полезно, – и не удивляйся этому. Ведь и лекарства, и яства бывают сначала неприятны для больного, но потом приносят ему пользу. Если же мы не можем перенести неприятных для нас речей, то, очевидно, что не будем в состоянии перенести тяжких испытаний на деле! Если никто из нас не в состоянии переносить слова о геенне, то, очевидно, что если бы нас постигло гонение, никто из нас| не был бы в состоянии устоять против огня, против меча. Будем упражнять наш слух, чтобы не сделаться нам изнеженными: от слов можем перейти и к делам. Если привыкнем слушать страшное, то привыкнем и переносить страшное. А если до того будем изнеженны, что не будем в состоянии даже переносить слов, то как устоим против событий? Видишь ли, как блаженный Павел презирал все случающееся в здешнем мире, даже опасности? Отчего это? Оттого, что он научился презирать даже геенну для тех, которых возлюбил Бог. Из любви к Христу он ни во что вменял перенесение мучений в геенне; а мы для своей собственной пользы не можем переносить даже речи о ней. Теперь, немного послушав, вы отойдете (отсюда); но я умоляю вас, если только есть в вас сколько-нибудь любви, постоянно заниматься разговорами о подобных предметах. По крайней мере, это нисколько вам не повредит, если уже не доставит пользы; но, без сомнения, доставит и пользу. Смотря по тому, какова наша беседа, такова становится и душа. "Худые сообщества", – сказано, – "развращают добрые нравы" (1 Кор.15:33). Следовательно, благие беседы приносят пользу, – следовательно, беседы, внушающие страх, делают целомудренными. Душа наша подобна воску. Если будешь вести холодные речи, то сделаешь ее твердою и жесткою; а если пламенные, то умягчишь ее. А, умягчивши, можешь дать ей такой вид, какой будет тебе угодно, и начертать на ней царский образ. Заградим поэтому слух наш от праздных разговоров: они немалое составляют зло, от них происходить всякое зло. Если бы наш ум научился внимать Божественным словам, то он не обращал бы ни на что другое внимания; а не обращал внимания на что-либо другое, он никогда не решился бы на худые поступки. Слово есть путь к делам, – сначала мы думаем, потом говорим, потом действуем. Часто многие, даже целомудренные люди, от постыдных слов переходили к постыдным делам. Наша душа по природе ни добра, ни зла; но то и другое в ней зависит от свободной воли. Подобно тому как парус, куда подует ветер, туда подвигает корабль, или лучше – как руль направляет корабль, если дует попутный ветер, так и наш ум, если благоприятный ветер доносит до него добрые речи, плывет безопасно, а если дуют противные ветры, то нередко утопает. Что для кораблей ветры, то для души слова. Куда хочешь, туда и можешь подвинуть и направить ее. Поэтому некто, поучая нас, сказал: "и всякая беседа твоя – в законе Вышнего" (Сир.9:20). Поэтому, умоляю вас, отнимая детей от матерней груди, не будем научать их басням старух; но пусть (дитя) с младенческого возраста узнает, что есть суд; пусть вкоренится в уме его мысль, что есть наказание; этот страх, когда укоренится в нем, принесет великую пользу. В самом деле, душа, привыкшая с раннего возраста трепетать от ожидания такой участи, не легко может освободиться от этого страха, но подобно удобоуправляемому коню, имея водителем мысль о геенне, будет шествовать правильно, будет говорить и принимать участие в беседе только о предметах полезных. Ни юность, ни богатство, ни сиротство, ни иное что не будет в состоянии причинить ей вреда, – так тверд будет ее ум и так она будет способна устоять против всего. Такими речами будем назидать и самих себя, и своих жен, и рабов, и детей, и друзей, и даже, если можно, врагов. Помощью таких речей мы будем в состоянии и пресечь множество грехов, и (предпочтем) лучше жить в скорбных, чем в благоприятных обстоятельствах. Это можно видеть из следующего. Скажи мне: если бы ты вошел в дом, где празднуется брачное торжество, то на один час ты почувствовал бы удовольствие от этого зрелища; но потом, вышедши оттуда, не стал ли бы ты сокрушаться скорбью о том, что у тебя нет того же? Но если бы ты вошел в дом плачущих, хотя и весьма богатых людей, то, вышедши оттуда, ты скорее почувствовал бы успокоение. Ты вынес бы оттуда не зависть, а утешение и ободрение – для своей бедности.
Ты на опыте видишь, что и богатство не есть добро, и бедность не есть зло, но что и то и другое сами по себе безразличны. Так и в настоящем случае: если будешь заниматься разговором об удовольствиях, то еще более опечалишь свою душу, которая не наслаждается этими удовольствиями; но если среди удовольствий ты заведешь речь о геенне, то это послужит для тебя источником радости и великого утешения. В самом деле, когда ты размыслишь, что эти удовольствия нисколько не могут помочь нам против этого огня, то не будешь искать их; а когда подумаешь, что обыкновенно они еще сильнее разжигают этот огонь, то не только не будешь искать их, но почувствуешь к ним отвращение и отвергнешь их. Не будем поэтому избегать речей о геенне, чтобы избежать геенны. Не будем избегать напоминания о наказании, чтобы не подвергнуться этому наказанию. Если бы тот богач помышлял о том огне, то не согрешил бы; но так как он никогда не приводил себе его на память, то и впал в него. Скажи мне, человек, когда настанет для тебя время явиться пред судилище Христово, ужели и тогда ты будешь говорить о всем, только не об этом (не о геенне)? Когда у тебя есть дело в суде, часто даже не стоящее того, чтобы о нем говорить, то ты и ночью и днем, во всякое время и всегда ни о чем больше не будешь говорить, как только об этом деле; между тем, имея дать пред Богом отчет в целой жизни и подвергнуться ответственности, ты не можешь перенести даже того, чтобы другие напоминали тебе о суде? Оттого – то все и стремится к погибели и растлению, что мы, когда приготовляемся предстать пред судилище человеческое, по поводу житейских дел, – все приводим в движение, ко всем обращаемся с просьбою, постоянно беспокоимся об этом, все делаем, что только нужно для этого; между тем, имея в скором времени предстать на суд Христов, мы ничего не делаем ни сами лично, ни чрез других, не умоляем Судию. Несмотря на то, Он дает нам много времени (для приготовления) и не призывает нас внезапно – среди грехов; напротив дает нам возможность освободиться от них, и Его благость и человеколюбие не оставляют без внимания ничего такого, что с Его стороны можно было бы сделать. Мы же с нашей стороны ничего больше не делаем, и потому подвергнемся большому наказанию. Но да не будет этого! Поэтому, умоляю, образумимся по крайней мере теперь. Будем иметь пред глазами геенну, будем помышлять о неизбежном будущем наказании, чтобы, размышляя об этом, мы и зла избежали, и стяжали добродетель, и сподобились получить блага, обещанные любящим Его, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки. Аминь).
[1] То, что в синодальном переводе переведено как "ибо", на самом деле переводится как "если". Об этом Златоуст и говорит далее. – и.Н.