1. Не вдруг и не в самом начале послания просит (Филимона) о милости, но сначала, выразив удивление к этому мужу и похвалив его за добродетели, представив немаловажное доказательство и своей любви к нему в том, что всегда вспоминает о нем в молитвах своих, и сказав, что многиe находят у него покой и ко всем он оказывает кротость и веру, потом наконец (апостол) и начинает речь, и таким образом с особенною силою убеждает его. Действительно, если другие получают от него то, чего просят, то тем более (должен получить) Павел; если, пришедши прежде других, он достоин был бы получить, то тем более после других, и при том прося не для себя, а для другого. Далее, чтобы не показалось, что он пишет только поэтому, и чтобы кто-нибудь не сказал: если бы не было Онисима, то ты и не написал бы этого послания, – смотри, как он приводит и другие причины к написанию послания: во-первых, указывает на его любовь, а во-вторых, повелевает приготовить для себя гостинницу. "Слыша", – говорит, – "о любви твоей". Это достойно удивления и значит больше, нежели если бы он лично видел (эту любовь). Видно, она была чрезвычайно велика, если сделалась известною и достигла до его слуха, хотя расстояние между Римом и Фригиею было не малое, – а (Филимон) там находился, как я заключаю по имени Архиппа (упоминаемого здесь и в послании к Колоссянам). Колоссяне жили во Фригии, и в послании к ним (Павел) говорил: "Когда это послание прочитано будет у вас, то распорядитесь, чтобы оно было прочитано и в Лаодикийской церкви; а то, которое из Лаодикии, прочитайте и вы" (Кол.4:16,17). Лаокидия же – фригийский город. Молюсь, говорит, "дабы общение веры твоей оказалось деятельным". Видишь, как он сам дает раньше, чем получает, и прежде, нежели испрашивает милость, предлагает ему от себя гораздо большее? "Дабы общение веры твоей", – говорит, – "оказалось деятельным в познании всякого у вас добра во Христе Иисусе", т. е., чтобы ты достиг всякой добродетели, чтобы у тебя не было никакого недостатка. Вера бывает действенною тогда, когда сопровождается делами, потому что "вера без дел мертва" (Иак.2:26). Не сказал: вера твоя, но: "общение веры твоей", соединяя его с собою и внушая, что они – одно тело, и тем с особенною силою убеждая его. Если ты, говорит, сообщник мой в вере, то должен быть сообщником и в другом. "Ибо мы имеем великую радость и утешение в любви твоей, потому что тобою, брат, успокоены сердца святых" (ст. 7). Ничто так не убеждает, как указание на благодеяния, сделанные другим, особенно если (просящий) почтеннее их. Впрочем, он не сказал: если ты делаешь для других, то тем более – для меня; но, выразив то же самое, употребил другой оборот речи, более кроткий. "Ибо мы имеем великую радость", т. е., ты дал мне дерзновение теми (благодеяниями), какие оказываешь другим. "И утешение", т. е., мы не только радуемся, но и утешаемся, потому что они – наши члены. Если же должно быть такое согласие, что находящиеся в скорбях, хотя бы сами ничего не получали, должны радоваться, видя успокоение других, так как облагодетельствовано одно тело, то тем более (мы будем радоваться), если ты успокоишь и нас. Не сказал: ты кроток, ты уступчив; но говорит сильнее и выразительнее: "сердца святых", как бы обращаясь к сыну, дорогому и возлюбленному для родителей. Такая любовь и привязанность доказывает, что (Филимон) был весьма любим ими. "Посему, имея великое во Христе дерзновение приказывать тебе, что должно" (ст. 8). Смотри, как он остерегается, чтобы и сказанное от сильной любви не поразило слушателя и не оскорбило его. Потому прежде, нежели сказал: "приказывать тебе", – а такое выражение было резко, хотя, сказанное от любви, весьма легко могло достигнуть цели,– он из осторожности делает оговорку: "имея дерзновение", и этим показывает, что Филимон был муж великий, т. е. (как бы говорит): ты сам дал нам дерзновение; при том прибавляет: "во Христе", и этим показывает, что он говорит так не за его знатность или силу в миpe, но за веру во Христа; а потом уже присовокупляет: "приказывать тебе", и не только это, но еще: "что должно", т. е. справедливое дело. Смотри, сколькими доводами он убеждает: ты оказываешь, говорит, благодеяния другим, окажи и мне, притом ради Христа, и потому, что это дело справедливо, и потому, что этого требует любовь. Поэтому и продолжает: "по любви лучше прошу" (ст. 9). Он как бы так говорит: из бывших примеров я знаю, что, и повелевая с великою властью, я получу успех; но так как я особенно забочусь об этом деле, то "молю". Здесь он вместе выражает и то и другое: и то, что надеется на него, – почему и "приказывает", – и то, что особенно заботится об этом деле, – почему и "молит". "Не иной кто", – говорит, – "как я, Павел старец".
2. О, сколько убедительных доказательств! "Павел", – это доказательство от достоинства лица; "старец", – от возраста; "узник Иисyca Христа", – от того, что он праведнее всех. Кто не принял бы с распростертыми объятиями ратоборца, увенчанного за подвиги? Кто, видя связанного за Христа, не оказал бы ему тысячи услуг? Смягчив таким образом душу, (Филимона, апостол) не вдруг объявляет имя раба, но после такой просьбы еще медлит. Вы знаете, как велик бывает гнев господ на убежавших рабов, особенно если это сделано с покражею, как сильно раздражаются они, хотя бы были добрыми господами. Потому старается смягчить его всеми доводами; и когда наперед возбудил в нем готовность сделать все, что бы ни было, и приготовил душу его ко всякому послушанию, тогда уже и высказывает свою просьбу: "прошу тебя", – говорит, и при том с похвалами, – "о сыне моем, которого родил я в узах моих" (ст. 10). Опять для убеждения – узы; и, наконец, называет самое имя (Онисима). Таким образом, не только укрощает гнев, но и возбуждает чувство благорасположения: я, говорит, не назвал бы его сыном, если бы он не был весьма благонадежным. Как я назвал Тимофея, так (называю) и его. И часто, для выражения своей любви, он указывает на время рождения: "которого родил я", – говорит, – "в узах моих". Он значит достоин великой чести и потому, что рожден среди самых подвигов, среди искушений за Христа. "Онисима, он был некогда негоден для тебя" (ст. 10). Смотри, с каким благоразумием он объявляет грех его, и тем укрощает гнев (господина). Знаю, говорит, что он был непотребен; "а теперь годен тебе и мне". Не сказал: ныне же будет благопотребен тебе, чтобы он не стал противоречить; но присоединил и свое лицо, чтобы надежды (на слугу) были достовернее. "А теперь годен тебе", – говорит, – "и мне". Если он полезен Павлу, требующему такой великой ревности, то тем более – господину. "Я возвращаю его". И тем еще укрощает гнев, что отдает его. Господа особенно гневаются тогда, когда ходатайство бывает за (рабов) отсутствующих, так что этим самым он еще более успокоил (Филимона). "Ты же прими его, как мое сердце" (ст. 12). Опять не просто употребляет его имя, но с прибавлением убедительного выражения, которое нежнее слова – сын. Таким образом, назвал его сыном, сказав: "которого родил я", и внушил, что его надобно любить особенно, потому что он рожден среди искушений. Известно, что мы питаем особенную любовь к детям, рожденным среди опасностей, которых мы избежали, как свидетельствует Писание, когда говорит: "Ихавод" (1 Цар.4:21), и когда Рахиль называет Вениамина – "сын болезни моей" (Быт.35:18). "Ты же прими его, как мое сердце". Этим он выражает великую любовь свою к нему. Не сказал: возьми, не сказал: не гневайся, но: "приими", т. е. он достоин не только прощения, но и чести. Почему? Потому, что он сделался сыном Павла. "Я хотел при себе удержать его, дабы он вместо тебя послужил мне в узах [за] благовествование" (ст. 13). Видишь, сколько он наперед употребляет доводов, чтобы потом внушить к нему уважение господина? Смотри, с какою мудростью он делает и это; смотри, как он обязывает одного и воздает честь другому. Ты видишь, говорит, что чрез него ты сам оказываешь мне услугу. Потом внушает, что он больше имел в виду его, нежели раба, – потому что оказывает ему великое уважение. "Но без твоего согласия", – говорит, – "ничего не хотел сделать, чтобы доброе дело твое было не (как бы)[1] вынужденно, а добровольно" (ст. 14). Человек особенно тогда склоняется на просьбу, когда и самое дело полезно, и устрояется оно согласно с его волею; тогда именно бывают два блага: и дающий получает пользу, и принимающей находится в большей безопасности. Не сказал: было не вынужденно, но: было не как бы вынужденно; хотя я знал, говорит, что ты, если бы и не был уведомлен об этом деле, а получил об нем известиe нечаянно, не стал бы сердиться, но (поступил так) по особенной предосторожности, "не (как бы) вынужденно, а добровольно. Ибо, может быть, он для того на время отлучился, чтобы тебе принять его навсегда, не как уже раба" (ст.15,16). Хорошо сказал: может быть, чтобы господин оказал снисхождете; а с другой стороны сказал: может быть потому, что бегство было совершено по самоуправству и извращенному рассуждению, а не с добрым намерением. Не сказал: ради сего убежал, но: "для того отлучился", чтобы более приличным выражением скорее склонить (господина) к милости. Также не сказал: сам отлучился, но: разлучися, был разлучен, т. е. не своим умыслом отлучился по той или другой причини. Так и Иосиф, оправдывая братьев, сказал: "Бог послал меня перед вами" (Быт.45:5), т. е. злой умысел их обратил в хорошую сторону. "Для того", – говорит, – "на время отлучился". Он и время сокращает и грех исповедует, и все приписывает устроению (Божию). "Чтобы тебе принять", – говорит, – "его навсегда", – не только в настоящее время, но и будущее, чтобы тебе иметь его всегда, уже не как раба, но выше раба; оставаясь рабом, он будет предан тебе более брата, и таким образом ты сделаешь приобретение и по времени и по свойству (отношений его к тебе); он более уже не убежит. "Чтобы тебе принять его навсегда", т. е. удержишь. "Не как уже раба, но выше раба, брата возлюбленного, особенно мне". Ты на короткое время лишился раба, и навсегда приобретаешь брата, не твоего только брата, но и моего. Здесь (указывает Павел) на великие добродетели (Онисима). Если же он мой брат, то не стыдись его и ты. Названием "сына" (апостол) выразил любовь к нему, а названием "брата" – великое благожелание и равенство.
3. Это написано не напрасно, но для того, чтобы мы – господа – не презирали своих слуг и не были слишком взыскательными к ним, чтобы научились прощать проступки слу-гам своим и не были всегда жестокими к ним, чтобы мы не стыдились рабов и имели общение с ними во всем, если они хороши. Если Павел не постыдился назвать раба сыном, утробою своею, братом и возлюбленным, то как будем стыдиться мы? Но что я говорю: Павел? Владыка Павла не стыдится называть рабов наших братьями Своими, – как же будем стыдиться мы? Смотри, какую Он оказывает нам честь: наших рабов Он называет Своими братьями, друзьями и сонаследниками. Вот как Он уничижил Себя! Что же делать нам, чтобы вполне достигнуть этого? Никогда мы не можем (достигнуть этого) вполне, но до какой бы степени смирения мы ни дошли, большей части его будет еще недоставать нам. Смотри: что бы ты ни делал, ты делаешь для подобного тебе раба, а Владыка твой сделал это для твоих рабов. Слушай и страшись! Никогда не превозносись своим смирением! Может быть, вам кажутся смешными слова мои, что смирение превозносится; но не удивляйтесь: оно превозносится, когда бывает неискренним. Как и каким образом? Когда оно бывает для того, чтобы показаться пред людьми, а не пред Богом, когда оно имеет в виду свое прославление и тщеславие; и тогда оно – дело диавола. Как многие тщеславятся тем, что они нетщеславны, так превозносятся и смирением по высокомерию. Например, пришел к тебе какой-нибудь брат, или слуга; ты принял его, омыл ему ноги, и тотчас же гордишься этим: я, говоришь ты, сделал то, чего не сделал никто другой, я совершил подвиг смирения. Каким же образом можно остаться смиренномудрым? Если будем помнить заповедь Христа, который говорит: "когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие" (Лук.17:10); также слова учителя вселенной, который говорит: "я не почитаю себя достигшим" (Флп.3:13). Кто убежден, что он не сделал ничего великого, что бы он ни сделал, кто не считает себя достигшим конца, тот только может быть смиренным. Многие от смирения впали в гордость, – да не будет этого с нами! Совершил ли ты какое-нибудь дело смирения? Не превозносись, иначе погубишь все. Таков был фарисей: он стал превозноситься тем, что отдавал бедным десятину, и погубил все. Но не таков был мытарь. Послушай, что еще говорит Павелъ: "ничего не знаю за собою, но тем не оправдываюсь" (1 Кор.4:4). Видишь ли, как он не превозносился, но всячески уничижал и смирял себя, и при том тогда, как достиг самой высоты добродетелей? И три отрока, будучи в огне, среди пламени, что говорили? "Ибо согрешили мы, и поступили беззаконно, отступив от Тебя, и во всем согрешили" (Дан.3:29). Это и значит иметь сердце сокрушенное. Поэтому они и могли сказать: "Но с сокрушенным сердцем и смиренным духом да будем приняты" (Дан.3:39). Так они были смиренны после ввержения в печь, даже более, нежели до ввержения. Когда они увидали совершившееся чудо, то, считая себя недостойными спасения, пришли в глубокое смирение, – потому что мы тогда особенно сокрушаемся духом, когда убеждаемся, что мы получили великие благодеяния не по заслугам. Между тем какие же они получили благодеяния не по заслугам? Они допустили ввергнуть себя в печь, были отведены в плен еще в своей молодости, тогда как согрешили другие, и не роптали, не досадовали и не говорили: какая нам польза от того, что мы служим Богу? Что приобрели мы, поклоняясь Ему? Человек нечестивый сделался нашим владыкою; с идолослужителями мы терпим мучение от идолослужителя; отведены в плен, лишены отечества, свободы и всего родного, стали пленниками и рабами и служим царю варвару! Ничего такого они не говорили, – но что? "Ибо согрешили мы, и поступили беззаконно" (говорили они) и возносили молитву не за себя, а за других: "И предал нас", – говорили они, – "царю неправосудному и злейшему" (Дан.3:32). Также Даниил, будучи в другой раз брошен в ров, говорил: "вспомнил Ты обо мне, Боже" (Дан.14:38). Почему же (Бог) не помянул тебя, Даниил, когда ты прославил Его пред царем и говорил: "А мне тайна сия открыта не потому, чтобы я был мудрее всех живущих" (Дан.2:30)? Почему Он не помянул тебя тогда, когда ты ввержен был в львиный ров за неповиновение нечестивейшему повелению? По той же самой причине. Не за Него ли ты ввержен и теперь? Так, говорит он; это потому, что великий я должник пред Ним. Если же так говорил он при столь великих добродетелях своих, то что скажем мы? Послушай еще, что говорит Давид: "А если Он скажет так: "нет Моего благоволения к тебе", то вот я; пусть творит со мною, что Ему благоугодно" (2 Цар.15:26), – хотя он мог указать на бесчисленные свои добродетели. Также Илий говорит: "Господь самъ, еже благо пред нимъ, да сотворит" (1 Цар.3:18).
4. Признательным рабам надлежит не только в благодеяниях, но и в наказаниях и в искушениях все предоставлять Ему. И не безрассудно ли думать, что Бог не пощадит рабов своих в наказаниях, тогда как мы дозволяем господам наказывать рабов своих, зная, что они пощадят их, потому что они – их собственные? Это выражает и Павел, когда говорит: "живем ли; умираем ли, потому [всегда] Господни" (Рим.14:8). Он не захочет, чтобы уменьшалось богатство Его; Он знает, как наказывать; Он наказывает собственных рабов. Никто не щадить нас более, чем Он, приведший нас из небытия в бытие, повелевающий восходить солнцу, подающий дожди, вдохнувший душу и предавши за нас Сына Своего. Будем же, – о чем я сказал и для чего все это сказал, – будем смиренномудрствовать, как должно, будем уничижать себя, как должно, чтобы смирение не послужило нам поводом к гордости. Ты смирен и даже смиреннее всех людей? Не превозносись же этим и не порицай других, чтобы не погубить тебе похвалы своей. Ты для того и смиренномудрствуешь, чтобы избежать высокомерия; а если чрез это ты впадаешь в высокомерие, то лучше тебе и не быть смиренным. Послушай, что говорит Павел: "посредством доброго причиняет мне смерть, так что грех становится крайне грешен посредством заповеди" (Рим.7:13). Когда придет тебе на мысль удивляться своему смирению, то представь себе Владыку своего, как Он уничижил Себя, – и ты не станешь больше удивляться себе самому, не станешь хвалить себя самого, но посмеешься над собою, как не сделавшим ничего. Признавай себя всегдашним должником и, что бы ты ни сделал, приводи себе на память ту притчу: "Кто из вас, имея раба по возвращении его, скажет ему: пойди, садись за стол? Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне" (Лук.17:7,8). Благодарим ли мы рабов своих за то, что они служат нам? Никогда. Бог же воздает благодарностью нам, которые служим не Ему, но делаем полезное для нас. Впрочем, не будем поступать так из-за того, чтобы Он воздал нам благодарностью, чтобы Он узнал об этом, но как исполняющие долг свой. Подлинно, всякое (доброе) дело есть долг наш, и все, что мы ни делаем, есть исполнение долга. Если и мы, купив рабов за деньги, хотим, чтобы они жили всецело для нас, чтобы мы обладали всем, что имеют они, – то не гораздо ли более это следует Тому, Кто привел нас из небытия в бытиe и потом искупил нас честною кровью? Он дал за нас цену, которой никто не дал бы за собственного ребенка, – пролил кровь Свою. Потому, если бы мы имели каждый по тысяче душ и пожертвовали бы всеми ими, то воздали ли бы Ему равное воздаяние? Нет. Почему? Потому, что Он сделал это для нас, не будучи обязан, но совершенно по милости Своей; а мы обязаны к тому. Он, будучи Богом, сделался рабом, будучи непричастным смерти, сделался причастным ей по плоти; а мы, если и не положим за Него душ своих, то по закону природы непременно должны будем положить, – спустя немного времени поневоле расстанемся с жизнью. Так и с деньгами: если мы не отдадим их для Него, то по необходимости отдадим при смерти. Так и со смирением: если мы не будем смиренными для Него, то смирят нас скорби, несчастия, притеснения. Видишь ли, как велика благодарность Его? Он не сказал: что важного сделали мученики? если бы они не умерли за Меня, то и без этого непременно умерли бы; но воздает им великою благодарностью, так как они добровольно отдали то, что впоследствии должны были бы отдать невольно, по закону природы. Он не сказал: что важного делают раздающие свое имение? они непременно отдадут и поневоле; но воздает и им великою благодарностью и не стыдится исповедывать пред всеми, что Владыка питаем был рабами. Подлинно, и это – слава Владыки, чтобы иметь признательных рабов, и это – слава Владыки, чтобы так любить рабов Своих, и это – слава Владыки, чтобы принадлежащее им усвоять самому Себе, и это – слава Владыки, чтобы не стыдиться исповедывать это пред всеми. Устыдимся же такой любви Христовой, и сами воспламенимся любовью. Когда мы слышим, что кто-нибудь любит нас, то, хотя бы он был незнатен и беден, мы воспламеняемся особенною любовью к нему и оказываем ему великое почтение, любим его сами; а Владыка наш любит нас так много, – и мы остаемся нечувствительными? Нет, увещеваю вас, не будем настолько беспечны к спасению наших душ, но возлюбим Его по мере сил своих, отдадим все из любви к Нему – и душу, и имущество и славу, и все прочее с радостью, с готовностью, с усердием, не считая этого полезным для Него, но для нас самих. Таков, действительно, закон любви: любящие считают счастьем для себя, когда страдают за любимых. Будем и мы так же преданы Владыке нашему, чтобы нам достигнуть и будущих благ, во Христе Иисусе, Господе нашем, с Которым Отцу со Святым Духом слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.