1. Так как, вероятно, были многие малодушные, которые потому особенно, что Христос умер, не верили обетованиям Его, то Павел, желая решительно опровергнуть такое мнение, представляет пример, заимствованный из общего обычая. Какой же это (обычай)? Потому самому, говорит он, и надобно быть уверенным. Почему? Потому что завещания бывают действительны и получают силу не при жизни завещателей, но после их смерти. Поэтому он и начинает так речь: "Он есть", - говорит, - "ходатай нового завета". Завещание составляется в последний день перед смертью. Это завещание делает одних наследниками, а других лишает наследства. Так и здесь о наследниках Христос говорит: "Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною" (Иоан. 17:24); и опять о лишенных наследства послушай, что Он говорит: не о всъх молю, но о върующих в Меня по слову их[1]. В завещании бывает относящееся к завещателю и относящееся к принимающим завещание, и говорится, что они должны получить и что сделать. Так и здесь: после безчисленных обетований (Христос) предлагает им и заповедь: "Заповедь новую", - говорит, - "даю вам" (Иоан. 13:34). Ещё: завещание должно иметь свидетелей; и послушай опять, что Он говорит: "Я Сам свидетельствую о Себе, и свидетельствует о Мне Отец, пославший Меня" (Иоан. 8:18); также об Утешителе говорит: "Он будет свидетельствовать о Мне" (Иоан. 15:26); и посылая двенадцать апостолов, Он сказал: свидетельствуйте пред Богом (Иоан. 15:17; 1 Тим. 5:21). "И потому Он", - говорит (Павел), - "есть ходатай нового завета". Что такое - "есть ходатай"? Ходатай не есть властелин дела, которого он посредник; дело - само по себе, а посредник сам по себе. Например: при браке бывает посредник, но он не жених, а только содействующий вступающему в брак. Так и здесь. Сын стал посредником между Отцом и нами. Отец не хотел оставить нам этого наследства; Он гневался на нас и был недоволен нами, как отступившими от Него; (Сын) стал посредником между нами и Им и умолил Его. И смотри, как Он стал посредником: Он принял на Себя обвинение и оправдание, передал нам (волю) Отца и при этом подвергся смерти. Мы оскорбили (Бога) и должны были умереть, но Он умер за нас и соделал нас достойными завета. Таким образом завет стал твёрдым, так как он заключён уже не с недостойными. Вначале Бог заключил с нами завет, как Отец с детьми; но когда мы сделались недостойными, то следовало быть не завету, а наказанию. Что же ты, говорит (апостол), превозносишься законом? Он довёл нас до такого греховного состояния, что мы никогда не спаслись бы; если бы Владыка наш не умер за нас, то закон нисколько не помог бы нам, потому что он был немощен. Впрочем, он доказывает это не одним только общим обыкновением, но и событиями ветхого завета, что в особенности могло подействовать на них. Но, скажут, там никто не умирал: каким же образом был утверждён тот (завет)? Точно таким же. Как? И там кровь, равно как и здесь кровь. Не удивляйся, что там не Христова кровь; там ведь был прообраз; потому (апостол) и говорит: "Почему и первый [завет] был утвержден не без крови". Что значит: "был утвержден"? Стал крепким, утверждён. Темже, т.е. поэтому, говорит, нужен был прообраз как завета, так и смерти.
2. Но почему, скажи мне, была окроплена книга завета? "Ибо Моисей, произнеся все заповеди по закону перед всем народом, взял кровь тельцов и козлов с водою и шерстью червленою и иссопом, и окропил как самую книгу, так и весь народ, говоря: это кровь завета, который заповедал вам Бог" (Евр. 9:19-20). Почему же, скажи мне, окропляется книга завета и народ? Потому, что та кровь и всё прочее было прообразом честнейшей крови, которая была прообразована издревле. Почему с иссопом? Потому, что он, как вещество плотное и мягкое, сдерживал кровь. Для чего вода? Она была употреблена в знак очищения водою. А для чего волна? И она была употреблена для того, чтобы удерживать кровь. (Апостол) показывает, что здесь вместе были и кровь и вода, потому что крещение есть образ страдания Христова. "Также окропил кровью и скинию и все сосуды Богослужебные. Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения" (Евр. 9:21-22). Почему он сказал: "Да и все почти"? Почему сделал такое ограничение? Потому что там не было совершенного очищения и совершенного отпущения грехов, но было полусовершенное и даже гораздо меньшее; а здесь – "ибо сие есть Кровь Моя", - говорит (Господь), - "Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов" (Mат. 26:28). Где же книга, которая очищала их души? Они сами были книгами нового завета. Где сосуды служебные? Они сами. Где скиния? Опять: они сами. "Вселюсь в них", - говорит, (Бог), - "и буду ходить [в них]" (2Кор.6:16), Но здесь нет окропления ни волною червлёною, ни иссопом. Почему же? Потому, что это очищение было не телесное, но духовное, и эта кровь духовная. Почему? Потому, что она проистекла не из тела безсловесных (животных), но из тела, устроенного Духом. Этою кровью окропил нас не Моисей, а Христос, посредством слова, сказанного им: "сие есть Кровь Моя, Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов". Это слово, вместо иссопа напитанное кровью, окропляет всех. Там очищалось тело отвне, так как очищение было телесное, а здесь - очищение духовное, которое входит в душу и очищает, не только окропляя, но соделываясь источником в душах наших. Посвящённые в тайны знают, о чём я говорю. Там была окропляема поверхность (тела) и окроплённый опять омывался, а не всегда ходил окровавленным; здесь же не так, но кровь смешивается с самым существом души, делая её крепкой и чистой и доводя её до неописуемой красоты. Таким образом (апостол) доказывает, что смерть служила не только к утверждению, но и к очищению. Смерть, и особенно крестная, казалась чем-то пагубным; но (апостол) говорит, что она служила очищением, и очищением важным, и при том в делах высоких. Для этого, т.е. ради этой крови, были прежде жертвоприношения; для этого были агнцы, для этого было всё. "Итак образы небесного должны были очищаться сими, самое же небесное лучшими сих жертвами" (Евр. 9:23). Как они - образы небесных? И что он называет ныне небесным? Не небо ли? Не ангелов ли? Нет, но наши (священнодействия). Наши (священнодействия) на небесах и небесны, хотя совершаются на земле. Так и ангелы бывают на земле, но называются небесными; и херувимы являлись на земле, но они небесны. Что я говорю: являлись? Они пребывают на земле, как бы в раю, - и однако, при всём том, они небесны. "Наше же жительство - на небесах" (Филип. 3:20), хотя мы живём здесь. "Образы небесного должны были очищаться сими", т.е. по любомудрию нашему призванным туда. "Самое же небесное лучшими сих жертвами". Лучшее называется лучшим по отношению к чему-нибудь хорошему. Следовательно хороши были и образы небесного. Они не были нехорошими, как образы; иначе было бы нехорошо и то, чего они служат образами.
3. Итак, если мы небесны, если мы получили такое достоинство, то будем бояться, чтобы нам не остаться на земле; а и ныне, кто хочет, может не быть на земле. Быть или не быть на земле зависит от воли и образа жизни. Вот например: о Боге говорят, что он пребывает на небе. Почему? Не потому, чтобы Он был заключён в каком-нибудь месте, - да не будет, - и не потому, чтобы земля была лишена Его присутствия; но по отношению и близости Его к ангелам. Таким образом, если и мы близки к Богу, то мы - на небе. Что мне до неба, когда я созерцаю Владыку неба, когда сам становлюсь небом? "Мы придем к нему", - говорит (Господь), - "и обитель у него сотворим" (Иоан. 14:23). Сделаем же душу нашу небом. Небо по природе своей ясно, оно не делается тёмным и во время бури; тогда не оно само изменяет вид, но собравшиеся облака закрывают его. Небо имеет солнце; и мы имеем Солнце правды. Можно, сказал я, сделаться как бы небом; ещё скажу - можно сделаться даже лучше неба. Каким образом? Когда мы будем иметь Владыку солнца. Небо везде чисто и светло и не изменяется ни во время бури, ни во время ночи; так и мы не должны подвергаться этому ни во время скорбей, ни во время козней диавола, но оставаться чистыми и светлыми. Небо высоко и далеко отстоит от земли; будем таковы и мы, отрешимся от земли и вознесёмся на эту высоту. А как мы можем отрешиться от земли? Если будем размышлять о небесном. Небо гораздо выше и дождей и бурь, и никто не может достать его; то же, если захотим, может быть и с нами. Оно кажется изменяющимся, а между тем не изменяется; так и мы, хотя и кажемся страждущими, но не должны подвергаться страданию. Как во время бури многие не видят красоты неба и думают, что оно изменилось, но любомудрые знают, что оно нисколько не изменилось, так и об нас, во время скорбей, многие думают, что мы изменились и что скорбь коснулась самого сердца нашего, но любомудрые знают, что она не коснулась нас. Будем же небом, взойдём на эту высоту, и тогда люди покажутся нам не отличающимися от муравьёв; разумею не одних только бедных и богатых, но будет ли то военачальник, или царь, мы не заметим оттуда ни царя, ни простолюдина, не различим, что золото и что серебро, какая шелковая одежда, и какая пурпуровая; все покажутся нам как бы мухами, когда мы будем находиться на этой высоте; там нет ни шуму, ни волнения, ни крика. Но как можно, скажешь, подняться на эту высоту человеку, находящемуся на земле? Не словами одними я докажу тебе это, но, если хочешь, представлю тебе людей, которые на самом деле достигли этой высоты. Кто же это? Разумею Павла и подобных ему, которые, живя на земле, были на небе. Что я говорю: на небе? Они были выше неба и другого неба, и восходили до самого Бога. "Кто отлучит нас", - говорит он, - "от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч" (Рим. 8:35)? И еще: "мы смотрим не на видимое, но на невидимое" (2 Кор. 4:18). Видишь ли, как он не взирал на то, что здесь? А чтобы ты убедился, что он был выше небес, послушай, как он говорит: "Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим. 8:38-39).
4. Видишь ли, как мысль, прошедши всё, поставила его выше не только этого творения и этих небес, но и всяких других, если бы они были? Видишь ли высокий ум? Видишь ли, каким сделался, когда захотел, скинотворец, проводивший всю жизнь свою на площади? Нет, подлинно никакого препятствия - превзойти всех, когда мы захотим. Если мы делаем такие успехи в искусствах, которые весьма трудны для многих, то тем более в том, что не требует такого труда. Что труднее, скажи мне, как ходить по натянутому канату, как бы по ровному месту, и ходя на высоте одеваться и раздеваться, как бы сидя на постели? Не кажется ли нам это дело так страшным, что, мы не хотим на него даже смотреть, но ужасаемся и дрожим при одном на него взгляде? Что труднее, скажи мне, как поставить на лице своё шест и, посадив на него ребёнка, производить тысячи (упражнений) и забавлять зрителей? Что труднее, как играть шарами на мечах? Что труднее, скажи мне, как исследовать глубину моря? И бесчисленное множество других искусств можно было бы привести; но всех их легче добродетель и искусство - взойти на небо, если мы захотим: здесь нужно только захотеть, и всего, достигнешь. Здесь нельзя сказать: не могу, - это значило бы обвинять Создателя; ведь если Он создал нас не могущими, и между тем повелел (сделать это), то вина падает на Него. Отчего же, скажешь, многие не могут? Оттого, что не хотят. А отчего не хотят? От лености; а если захотят, то конечно смогут. Потому и Павел говорит: "желаю, чтобы все люди были, как и я" (1Кор.7:7); он знал, что все могут быть такими же, как он; а если бы не могли, то он и не сказал бы этого. Хочешь ли быть добродетельным? Положи только начало. Скажи мне: во всех искусствах, когда мы хотим заняться ими, довольствуемся ли мы одним хотением, или принимаемся, и за дело? Например: кто хочет сделаться кормчим, тот не говорит только: хочу, и этим довольствуется, но принимается и за дело. Кто хочет сделаться торговцем, тот не говорит только: хочу, но принимается и за дело. Кто хочет путешествовать, тот не говорит только: хочу, но принимается и за дело. Так и во всём: не достаточно одного только хотения, но нужно присоединять и дело. А ты, желая взойти на небо, только говоришь: хочу? Но как же, возразишь, ты сам сказал, что достаточно одного хотения? Хотения вместе с делами, принимающегося за дело, деятельного. Нам содействует и помогает Бог; только мы должны решиться, только должны приступить к тому на деле, только должны приложить старание, только должны иметь душевное расположение, - и всё будет. А если будем спать и похрапывая надеяться взойти на небо, то как мы сможем получить наследие небесное? Будем же иметь хотение, увещеваю вас, будем желать. Для чего мы собираем всё для настоящей жизни, которую завтра оставим? Будем пещись о добродетели, которой достанет нам на весь век; будем постоянно соблюдать её, - и получим вечные блага, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).
[1] "Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их" (Иоан. 17:20). "не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои" (Иоан. 17:9).